— Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть! — Двигателист, выползший выкурить сигаретку на свежий воздух, тяжело вздохнул. — А теперь…
Махнув рукой, мужчина покачал головой, словно отгоняя тяжелые мысли.
— Олег! — Пшикнул передатчик, едва не заставив меня подпрыгнуть. — Ночуем на месте, с утра возьмемся серьезно.
— Чур, я на островке! — Поспешил вклиниться в наш разговор, Семен. — Тесно тут…
При свете двух прожекторов разбили пару палаток и завалились дрыхнуть, все еще надеясь, что утро вечера мудренее.
Не понравился мне взгляд Азамата, которым он проводил нас, высаживая на берег. Очень не понравился.
Не злой, нет… Скорее — прощальный… Надо было с ним поговорить, но…
Сон обрушился на нас со злостью осиного роя, отваживающего человека от своего местообитания. Первым застонал Павлик, крутясь на подстилке со скоростью вентилятора.
Семен только громко дышал, словно бежал марафонскую дистанцию, захлебываясь и клокача воздухом, вырывающимся из легких.
А я не мог пошевелиться, находясь в той сумеречной зоне, описанной Кастанедой и отделяющей наш мир, с его проблемами, от мира, где эти проблемы уже решены.
Только, на мой взгляд, решены самым кривым из возможных, способом.
— … Возмужал, но не поумнел… — Этот голос я уже слышал, а человека, притаившегося за моей спиной, знаю много лет.
Накалившиеся предметы жгли кожу, вырывая из сюрреальной параллели, втемяшивая в голову, что происходящее — реально, реально, как корабли, сонно качающиеся на якоре, как мои соседи, впавшие в кошмарную кому. — Плечи стали шире, одобряю… И живота не наел…
— Гуим… — Вспомнил я имя, забытое почти на десятилетие. — Охотник!
— Вижу, все сделал по-своему? — Гуим плавным движением перетек у меня из-за спины и опустился на корточки, заглядывая мне в лицо, привязывая к себе своим взглядом. — Но не выбросил. И не забыл. Серебро и когти, серебро и клык… Больно?
Только и смог, что кивнуть в ответ — мои "счастливчики" уже полыхали раскаленным металлом, угрожая прожечь меня насквозь.
— Не стоило устраиваться в ночь на могильнике. — В голосе охотника прозвучала и усмешка и печаль и угроза. — Ну, раз залез… Дам тебе шанс.
Гуим выпрямился, сладко потянулся, хлопнул в ладоши и исчез в серебристом вихре, сорвавшем палатки.
Кто познал кошмар, тот знает первое средство борьбы с ним.
Давно я так со вкусом не матерился.
Громко, отчетливо и с душой, без грамма стыда или стеснения. Поминая всех богов, пристегивая их к длинной веренице слов, выдергивающей нас всех из кошмара острова-могильника.
Я матерился так, как меня учил мой дед, вытаскивая из тайников памяти все обороты и сравнения.