— И ты дрался?
— Еще как. Бывало, вечером помашешь кулаками, а утром посмотришь на себя в зеркало — фонарь на пол-лица, круто выгляжу.
Я уже не могла разглядеть его лица в темноте, но по голосу понимала — усмехается, хоть и не весело. Закрыв глаза, я медленно вдохнула сырой воздух и вгляделась в темноту под веками. Тощий подросток в заштопанном на локтях свитере и вытянутых на коленях штанах ответил мне дерзким и вызывающим взглядом. Стриженные под машинку волосы с короткой челкой, нахальные вишневые глаза — вот каким ты был когда-то, Алфредо Франсиско Хозе ди Паула Хуан де ла Сантисима Тринидад Руиз и Фернандес?
— Тебе не было страшно?
— Драться? Нет. Страшнее было знать, что всю жизнь придется жить, оглядываясь, и носить нож в кармане. Или ждать, что какая-нибудь тупая деваха залетит от меня, и придется на ней жениться. Поэтому когда я начал карабкаться наверх, то уже не оглядывался. Мне нечего было терять.
— И ты своего добился?
— Пожалуй, да. В моем баре подавали настоящий ирландский виски, а не какую-нибудь бормотуху, что нелегально гнали фермеры в горах. У меня выступали лучшие креольские бэнды, даже «Шугар Джонни». У меня пела сама Лина Хорн! Слышала о ней?
Жаль было его разочаровывать:
— Н-н-нет.
Как и ожидалось, в мою стороны из темноты донесся тяжелый вздох.
— Найди запись и послушай. Сам Джордж Гершвин однажды сказал, что нас всех пустят в Царство Небесное, если она споет Святому Петру перед воротами «Однажды он придет, любимый мой».
— Значит, тебе удалось стать счастливым?
Горлышко бутылки звякнуло о край стакана. Потом минута молчания, пока Алфредо обдумывал свой ответ.
— Пожалуй, да. Я любил свой бар. Я любил Оливию Хардин, и пока мы были вместе, она была только моей.
— Что с ней стало… потом?
— После моей смерти, хочешь сказать? — Призрак снова улыбался. — Она прожила долгую жизнь. Вышла замуж, родила детей. Даже дождалась правнуков, но каждый год в последний день лета приходила ко мне на Роузхилл.
— Значит, она скучала по тебе? Или так и не смогла полюбить своего мужа?
— Не думаю. Это было что-то другое. Она тосковала по своей молодости, и только один раз в год там, на зеленом холме, могла вновь почувствовать себя юной, свежей и душистой, как первоцвет под апрельским солнцем. Жаль, я не мог сказать ей, что и в зрелые годы и даже в старости, она оставалась самой красивой женщиной из всех мною виденных. Ты на нее похожа, Лина.
Я тихо улыбнулась, благодарная комплименту.
— Слушай, а она не пыталась обращаться к мисс Ленорман?
— Нет. Теперь думаю — жаль. Знаешь, многие призраки не могут найти себе покоя из-за того, что не успели попросить прощения у своих близких или не утешили в горе. Странно, что любовь и печаль не умирают вместе с сердцем.