Небо над головой трескается со звоном лопнувшего стекла; превратившаяся в лед молния расползается ветвями по небосводу.
Время словно пепел, медленно оседает вокруг, его можно потрогать — только протяни ладонь.
Магнитные полюса моего существования сбиваются, изменяют свое положение.
В один краткий, неуловимый миг меняется все.
Смотрю вперед, поверх темной макушки прижавшегося ко мне ребенка, мимо лежащего на земле тела, на спокойные воды озера. Почти на самой середине мелькает что-то бесформенное. Перевернутая надувная лодка. Понимаю это отчужденно, не задумываясь.
Чужие руки ныряют под полы плаща. Обхватывает меня за талию, сжимает крепко-крепко, так, как это могут делать только дети.
И мир оживает, сбрасывая ледяную корку.
Слышу пение птиц, жужжание насекомых, плеск волн о поросший травой берег. Звуки вокруг объемные, проникают в уши не спрашивая позволения. Запрокидываю голову, смотрю в темно-синее небо. Вытянутая рука, держащая Косу, дрожит от напряжения.
В груди становится тесно. Шумно выдыхаю, вдруг понимая, что дышу. Дышу так, как это делают люди.
Девочка, будто ища утешения, трется щекой о мой живот, волосы елозят по черной ткани рубашки.
И тут же что-то тянет внутри, там, где заходится запутавшееся сердце — там, где оно должно быть — выкручивает до боли, отзываясь на неожиданное прикосновение. Теряюсь совершенно, не понимая.
Беспощадный вихрь буквально обрушивается сверху, сносит немилосердно, лишая почвы под ногами.
В груди как провал зияет — черная пустота завывает ледяным ветром.
Потому что я не знаю, как реагировать. Потому что никто и никогда не пытался обнять меня.
Руки девочки сомкнуты на моей пояснице, голова упирается в живот, сминает струящуюся ткань рубашки. Обнимает изо всех сил, что-то шепчет тихо, слов не разобрать, да и разбери я их — не пойму.
Она реальна.
Дух мертвого ребенка совершенно реален. Я чувствую ее плоть, прикосновения и тепло. Она, испуганная, жмется ко мне, плачет, а черная рубашка намокает от ее слез. Пропитывается влагой, как будто все это происходит на самом деле.
Коса в моей руке ходуном ходит. Ошарашенно поворачиваю голову, смотрю, как мелко трясется всегда сильная рука.
Ребенок обнимает меня, а я просто стою, замерев, сосредоточившись на ощущениях, подчинивших мое тело.
Лихорадит всего, тело ощущается тяжелым, непослушным. Невозможный холод пробирает насквозь, и игра солнца на лезвии кажется насмешкой.
Девочка мертва, и нужно всего лишь завершающее движение, один взмах, расставляющий все точки.
Но я медлю.
Смотрю на черное, отполированное собственными прикосновениями древко Косы и медлю.