— Сотник! — позвал Мамай. — Много ли воинов у тебя, так же владеющих луком?
— Только один, повелитель. Но половина сотни попадает стрелой в стрелу на сто шагов с первого или второго раза.
— Ты! — Мамай ткнул в крутоплечего, кривоногого воина, видимо очень большой физической силы. — Обнажи свой меч.
Богатырь вынул меч из ножен, Мамай выдернул из-за пояса большой платок из легчайшего шелка, подбросил.
— Руби!
Опускаясь, платок развернулся, сверкнул меч, и скомканный шелк упал к ногам богатыря.
— Подай!
В месте удара оказался довольно широкий порез; Мамай прищелкнул языком: этот легкий и упругий шелк даже на земле не каждый разрубит первым ударом. Платок бросали еще несколько раз — рубили другие всадники, — и на нем прибавлялись порезы.
— У тебя славные джигиты, сотник…
— Дозволь мне, повелитель?
Мамай резко оборотился к болдырю, словно двумя лезвиями полоснул по его лицу.
— Желание воина отличиться похвально. Но тот, кто сам вызывается что-то сделать, должен сделать это лучше других.
Зловещие слова повисли в тишине, как топор над головой дерзкого. В Орде поощрялась инициатива, но только та, которая угодна начальникам. Если люди высовываются, когда их не просят, они уж тем подозрительны, что ценят себя высоко. А ценить их может только начальник. Мамай нервным движением сунул платок нукеру.
Воин небрежно положил ладонь на рукоять меча, неуловимая улыбка разлилась по его красивому лицу, во всей позе явилась ленивая расслабленность, будто стоял он не перед грозным владыкой, а где-нибудь в темном саранском переулке или в степной балке за юртами кочевья ждал свидания с молодой татаркой, не сомневаясь, что она придет. И меч он вырвал как-то небрежно, когда платок уже полетел в воздух, и удар его выглядел плавным, а на землю упало два платка. Лишь опытные рубаки заметили, как обманчиво плавное сверкающее полукружье стали разрядилось невидимой короткой молнией — это был страшный удар, каким в бою разваливают врага от макушки до седла.
— Покажи мне твой меч!
Воин подбросил клинок, поймал за острый конец двумя пальцами, с поклоном протянул Мамаю рукояткой. Мамай оглядел боевую сталь, отливающую каленой синевой, — обычный ордынский меч с костяной ручкой, оправленной в красную медь.
— Что ты еще умеешь?
— Рубить твоих врагов, повелитель.
— А еще что?
— Все, что прикажет мой повелитель!
— Какие языки ты знаешь?
— Я знаю великий язык, на котором ты заставишь говорить все народы.
— А другие? — молнии в глазах Мамая сменились веселыми искрами.
— Моя мать, четвертая жена мурзы Галея, была дочерью русского князя. Она научила меня языку русов, поляков и греков. Сам я изучил также персидский и арабский.