Мне не положено гореть, я друат. Я — часть живой земли. Пронизан ее энергией. Я — принадлежность. Я — не человек. Когда-то, столетия назад, я был человеком, их слабость была моей, их волнение звенело под моей кожей. Но потом живая земля взяла меня к себе. Растворила. Поглотила.
А потом это случилось еще раз, только я этого не хотел. В этот раз я растворился в женщине. Я это ненавидел. Я так долго принадлежал живым землям, что забыл про альтернативы. Мне открывались волшебные миры, и я принадлежал им. В нашем мире все просто. Мы не обманываем друг друга, не играем в игры. Мы растворяемся. Никакой борьбы, никакого несогласия.
Растворение, единение, спокойствие — это счастье. По крайней мере, я так думал. А потом Лиивита призвала меня к себе, чтобы я стал друатом Диина Риссольди. Это стало началом моего падения, настолько непостижимого, что его эхо еще долго будет блуждать по живым землям.
Я встретил Вивиан и растворился во второй раз. Вопреки моей вере. Вопреки моей природе.
Вивиан Риссольди. Ее взгляд ненавидел меня. Ее прикосновение отторгало меня. Она, будущий друат, должна была пасть передо мной, прильнуть ко мне всей душой и выпивать каждое мое слово своим нежным, жаждущим ртом.
Но она восстала. Оттолкнула меня с яростной силой, сотрясла и разбила скорлупу, под которой, как оказалось, хранилось все то человеческое, что подавило во мне время.
Я горел. Несмотря на все усилия, все доводы, я горел от ее присутствия, ее неподчинения.
Разве можно быть такой упрямой? В этой женщине нет ни капли логики или доверия.
— Она никогда не станет друатом, — предупредил я Лиивиту. — Она слишком человечна.
— Она удивит тебя, Трой, — смеялась Лиивита, и я ненавидел секреты, которые она прятала в фиолетовой дымке. У живой земли не должно быть секретов от друата.
— Я не хочу удивляться! — упорно настаивал я, пряча просьбу за грубостью. Вивиан вырывала меня из фиолетового спокойствия и заставляла меня меняться. Я друат, я не хотел осложнений. Я собирался вырвать эту женщину из моих мыслей.
Она обволакивала Диина теплом и любовью, они были семьей. У безумных монархов не может быть семьи, у друатов не может быть семьи. Вивиан пробуждала во мне странные, чуждые мне мысли, желания и совершенно неуместную ревность.
Я ревновал даже к ее отцу.
Немыслимо, но я хотел, чтобы все тепло Вивиан принадлежало только мне. Какая дикая мысль! Самая сладкая и волнующая из всех мыслей. Я прятал ее в самой глубине, вдали от настырного глаза Лиивиты.
Ви сломала меня. Я больше не принадлежал живой земле, я принадлежал ей.