Бросив салфетку на стол, он резко встал и вышел на балкон безумия. Я выдержала положенную паузу и скользнула следом, чтобы тайком подсмотреть за ним из-за тяжелой занавеси. В который раз мое сердце заныло от воспоминаний.
Он стоял на балконе, вцепившись в парапет с такой силой, как будто старался удержаться на сильном ветру. Эта поза была мне до боли знакома: Кинсиан Риссольди пытался сдержать свои эмоции, закупорить свое нетерпение. Прислонившись к оконной раме, я смотрела на него с гордостью. Он будет прекрасным королем, справедливым, заботливым. Интересно, осталась ли в нем моя кровь? Или ее слабая, человеческая природа была вытеснена могучей кровью друатов? Скользнув взглядом по его гордо задранному подбородку, я улыбнулась: мое наследие не скроешь. Независимость, упрямство, непримиримость, все это — от меня. Никакая кровь друатов не смоет это.
Кинсиан помнит Лиивиту. В нем живет тайна ее фиолетового сознания. Он знал ее в детстве, как восхитительную сказку, и, хотя уже не верит в то, что все это случилось на самом деле, чувствует в себе ее магию. Эта глубокая, безусловная любовь борется с нетерпением, упрямством и ревностью. Ревностью к друату его отца.
Я подошла к двери балкона.
— Кинсиан, уже без четверти час.
Он не пошевелился. Принц знал, что его перерыв закончился, но все равно стоял на балконе в ожидании моего зова. Это было частью нашего ритуала. Выждав паузу, я, как обычно, продолжила нашу игру.
— Я могу начать сама, а ты присоединишься к нам, когда сможешь.
Кинсиан тут же отпустил парапет и повернулся ко мне. Он ни за что не пропустит подготовку к королевскому часу. У нас с его отцом и так слишком много секретов. Я ждала принца, отодвинув занавесь. Он пренебрежительно дернул плечом, и, спрятав улыбку, я отступила на шаг, как и полагалось по этикету, и последовала за ним.
Кинсиан недолюбливает меня. Да, именно так, недолюбливает, и я считаю это большим достижением. Когда я впервые стала друатом его отца, я пообещала себе, что сделаю все возможное, чтобы наследник трона Лиивиты стал моим другом. Два долгих года бесконечных стараний — и вот: моим главным достижением стало то, что мальчик всего лишь недолюбливал меня. Всего лишь. Мне потребовалось два года, чтобы понять, что, не раскрывая всей правды, невозможно заслужить доверие. А правда откроется Кинсиану только через 5 долгих лет, а то и позже. Нас разделяла ревность, горячая, как кипящее масло, и от нее оказалось невозможно спастись. Король Лиивиты расцветал при моем появлении, он тянулся ко мне, и отчуждение таяло в его глазах. Мы оба принадлежали живой земле, и я была доказательством того, что он жив, отнюдь не безумен, и что его жертва не напрасна. Кинсиан ревностно следил за проявлениями нашей близости и пытался встрять между нами. Тогда я брала его за руку, вкладывала ее в руку короля и накрывала своей. Так мы и сидели, в притворном единстве трех ускользающих душ.