С Матирном я уже была знакома, а Дарио всячески избегал какого-либо контакта. "Я — исполнитель воли Лиивиты", — кратко представился он, нарочито избегая моего взгляда и давая понять, что мое мнение его не интересует. Его суровая замкнутость и немногословность совершенно не сочетались с мечтательными голубыми глазами и волнистыми светлыми волосами врожденного романтика. В нем не было ни капли романтики или сочувствия. Его ответом на все вопросы было: "Отрежем нить и тогда увидим". Спорить с ним было очень сложно. Оба друата относились ко мне с неприязнью, так как не принимали моего неповиновения и не могли простить того, что я оскорбила живую землю.
— Ты и не пытаешься понять Лиивиту! — кричал на меня Трой, когда мы возвращались в замок. — Ты не даешь Матирну и Дарио возможности объяснить, что она чувствует. Пойми: она все еще обижена на тебя. Она не такая, какой кажется, она не бездушная. Но она воюет с тобой, и, поверь мне, ты не выйдешь победительницей из этой борьбы, если будешь продолжать в том же духе. Попытайся выслушать и понять Лиивиту, Ви. Она не человек, ее не интересуют концепции добра и зла, ее интересует только жизнь. Стремление к благополучию, радости, удовлетворению, наслаждению являются самыми естественными природными инстинктами. Все остальное придумано людьми. Вина, мораль, этика, честь, сожаления, сомнения. Все это недоступно пониманию Лиивиты. Она дает твоему народу прекрасную жизнь и в ответ ожидает их счастья и благодарности.
Трой не мог помочь мне свыкнуться с потребностями Лиивиты. Иногда меня оглушала такая безнадежность, что я смотрела на него с мольбой, надеясь, что он поможет мне привыкнуть к этому. Однажды я поймала свое отражение в зеркале и с содроганием поняла, что именно с таким выражением на Троя смотрел мой отец. Все мы были замкнуты в капризном кошмаре живой земли.
Перед нами предстала женщина, стоящая на краю скалы. Друаты создали ее образ прямо на полу каменной комнаты. Она плакала, подступая все ближе к краю.
— Это вторая попытка самоубийства, — сказал Матирн. — Если эта женщина не способна быть благодарной за данную ей жизнь, то Лиивита собирается ее отпустить.
Тогда я еще не понимала, что не любить себя — значит, совершать преступление против Лиивиты. Я пыталась спорить, но меня никто не слушал. Отец избегал моего взгляда, но пробурчал что-то похожее на "Я уже пытался". Так как он был уходящим монархом, ему не было дано право слова. Несмотря на мои обезумевшие крики, женщина, которая не знала о нашем невидимом присутствии, подошла к самому краю и соскользнула вниз. Мелкие камешки полетели ей следом.