Сципион извинился, что не может остаться дольше, и поспешил, с Тиберием к двери.
— Обещай, что не забудешь пути к нашему дому, — донесся голос Лаодики, и Эмилиан, обернувшись, встретился глазами с девушкой: на мгновение он остановился, хотел что-то ответить, но не сказал ничего, кивнул и вышел.
Дорогою Гракх рассказал ему о событиях под Нуманцией. Сципион слушал, хмурясь.
— А ведь это — измена, — сурово вымолвил он римские знамена запятнаны этим позорным миром. Вина на тебе и Манцине!
— Но, позволь, что же нам было делать?
— Сражаться. Тиберий рассмеялся:
— Ты бы послушал легионеров. Они отказались идти в бой, угрожали власти, требовали мира. И если бы мы не заключили его…
— Что? И это говорит квестор?
— Я говорю правду…
— Посмотрим, как оправдаешься перед властью! Гракх вспыхнул.
— Мы — воины и смерти не боимся, — гордо сказал он, — но позволь тебе заметить, что не мы разложили войска, а — власть. Разве сенат не видел, в каком состоянии легионы? И все же они посылались на войну!
— А куда их было девать? Консул должен был своей властью — правом жизни и смерти — восстановить порядок, подвергнуть легионы децимации…
Тиберий подумал, что сенат отнесется не менее строго к заключенному миру, и сказал:
— Народ за меня. На набережной я говорил с женами воинов, с их сыновьями, дочерьми, рассказал о событиях и не скрыл, что если бы я не заключил мира, более двадцати тысяч легионеров погибли бы бесславной смертью.
— И это нехорошо. Ты возбуждаешь народ!
— Разве граждане не должны знать, что делается на войне, где сражаются отцы их и дети?
Эмилиан помолчал.
— Всё это дело может плохо кончиться для консула, трибунов и квесторов… Пусть решает сенат.
— Сенат должен утвердить заключение мира… Сципион засмеялся.
— Ты рассуждаешь, как ребенок, — пожал он плечами. — Если бы решение зависело от меня, я бы поступил очень сурово…
Они дошли до форума, остановились.
— Как? — беззвучно прошептал Гракх.
— Как с изменниками.
— Что ты говоришь, Публий? Заключая мир, я руководствовался единственным желанием — спасти двадцать тысяч воинов, которые, как сила, нужны государству…
— Нет, — сурово вымолвил Эмилиан, нахмурившись, — это не воины, а ненужный сброд, и лучше было бы, чтоб они погибли, нежели запятнали честь и славу римского оружия.
— Публий…
— Да, да, казнить — всех поголовно. И не только воинов, но и консула, трибунов, квесторов…
Тиберий опустил голову:
— Я не ожидал от тебя таких слов, Публий! Ты жесток… Но хвала Юпитеру и Минерве! Народ защитит воинов: ведь они — отцы и дети римских граждан…
— Тиберий, ты становишься на опасный путь…