Как бы не так. У Вассы Прокопьевны (опереточной билетёрши, как вы помните) на всех было обширное досье. Время забоя несчастных ушастиков она знала с точностью до минуты и частенько насылала на Васю-убийцу-зайчиков участкового и ОБХСС. То ли Василий «слово знал», то ли откупался от проверяющих мяском и шапками, Бог весть. Но ни разу он не был ни арестован, ни оштрафован, о чём Васса горько сожалела, считая, что всем без исключения её соседям место на Колыме. Ведь из-за этих прощелыг бедная женщина никак не могла расширить жилплощадь. Помирать никто и не думал, в тюрьму никого не садили, хотя Васса Прокопьевна прикладывала для этого невероятные усилия... Не жизнь, а мука. О ней в другой раз, здесь она героиня второго плана.
Клавдия, супруга Василия, была женщиной видной. Видной издалека. Ростовая женщина. Но, как говорит мой папенька, без фигуры. Сухая и поджарая, без каких-либо выпуклостей в полагающихся у женщин местах, жёлтая, как осенний лист (не от желтухи, упаси Бог, от двух пачек «Беломора» в день), с голосом Владимира Высоцкого. Голосом этим она так материла вечно виноватого перед ней Васю, что видавший виды на фронте дядь Гриша уважительно покачивал головой и советовал Клавдии поменять сферу деятельности и найти своё трудовое счастье где-нибудь в колонии строгого режима.
Трудилась Клавдия вместе со своим по пояс ей ростом супружником на железной дороге. Ходила всегда в чёрной железнодорожной шинели, с орденом Трудового Красного Знамени на лацкане, в мужских хромовых сапогах и шерстяном платке, цвета её лица в сине-красных розах. Приклеенная к нижней губе вечная беломорина довершала романтический образ.
Что было под шинелью, не знал никто, потому что у Клавдии было два состояния: рабоче-матершинное в шинели и лирическо-домашнее. Дома она носила исключительно комбинации невозможной красоты и расцветок (со слов Вассы Прокопьевны, вся эта капроново-кружевная красота была уворована из составов, идущих в Среднюю Азию).
Комбинации висели на жёлтых костистых плечах Клавдии, как на бельёвой верёвке, являя всему миру пустоты в области груди и бёдер. Смущало это всех, кроме Василия и самой Клавдии (жили-то они на первом этаже, за шторами не прятались).
Двор наш был совершенно обычным барнаульским двориком образца семидесятых–восьмидесятых. Сарайки в ряд, с дровами, углём и всякими нужными, а по большей части ненужными вещами, отслужившими свой срок, стиральными машинами на ручном приводе (по лету все постирушки были во дворе). У каждой квартиры пара грядок с огурцами, помидорами и луковой стрелкой. И, конечно же, палисад с сиреневыми кустами, столом с лавочками для забивания «козла» и распития главами семейств пива из трёхлитровых банок.