Не успев выскочить во двор, Клавдия запнулась, поворотилась вокруг себя Василисой Прекрасной и шмякнулась оземь так крепко, что стон понёсся из всех окон. Василий тем временем с рыком вылетел во двор, оседлал падшую свою супругу, схватил какой-то камень, и рука его вознеслась над павлово-посадским загривком жены.
На счастье Клавдии папка мой, всю юность занимавшийся боксом и имевший на тот момент неплохую реакцию, соколом ясным взвился от сарайчика и метким ударом в челюсть (погубил Кащея) сверг Василия с костистой спины Клавдии.
— Клавка, беги-и-и-и-и! — грянул соседский хор из всех окон.
Побежала Клавка. Ну... Как побежала. Голумом.
Немецким догом. На четырех костях, как говаривали пиши прадеды. Василий, немного полежав у крыльца, тем же макаром погнал за сбежавшей женой, и до утpa уже их никто не видел и особо не волновался. Все траектории полётов пары кролиководов-железнодорожников были заранее известны. Участковый жил в пяти домах от места боёв, и обычно Клавдия успевала добежать до добрейшего Сергея Митрофаныча, чтобы оформить Василию внеочередной отпуск на пятнадцать суток.
Но вечер продолжал быть томным и плавно перетёк в не менее томное утро, когда в шесть утра и нашу квартиру номер семь постучали и увели моего папку-боксера под белы рученьки во сыру темницу.
Пара не юных бойцов из буденовских войск изменила привычный маршрут и промчала мимо двора с участковым вдаль по улице Никитина в сторону Ленинского проспекта, где на нашу всеобщую беду проживали «бледнолицые» (члены местного крайкома), чьи жилища неустанно охранялись нарядом милиции, который, конечно, повязал нарушителей партийного спокойствия и отправил раненых сначала в травмпункт, где Василию заковали в шины челюсть, а Клавдии руку в гипс. И, конечно же, сняли с участников семейной драмы показания.
А по показаниям крепкой советской семьи (Василий говорить не мог, по понятным причинам, свидетельствовала за него любимая жена) получалось, что покалечил их обоих никто иной, как мой папка...
Здоровой Клавдииной рукой был написан документ, благодаря которому батю моего с утра пораньше усадили в «бобик» цвета тёмного хаки и увезли в острог. (Василий показаний не давал, его оставили в больнице.)
Вся коммуналка, включая Вассу Прокопьевну, как один встала на защиту «ни в чем неповинного Володьки». Дядь Гриша в орденах и медалях, жена его Ираида, сестры-«смолянки» в буклях и камеях, Васса и даже тихая библиотекарь Ольга (тайная любовь участкового!) собрались и пошли громить отделение милиции во имя справедливости.