Годы шли, и хотя Бородин уже не бедствовал, но в жизни его становилось все меньше и меньше смысла. Семью он не завел, – так и не сошелся ни с кем из-за своего тяжелого характера – цели в жизни не видел, и только одно еще радовало глаз Серафима Серафимовича, когда с тяжелыми гирями на сердце он утром шел на работу.
На выезде из Лжинска возвышался старый заброшенный особняк, давно без стекол, обшарпанный и разваливающийся. Дом по-настоящему древний. Было видно, что в свое время он постоянно достраивался – каждый следующий хозяин добавлял что-то свое. Дотошный знаток архитектуры при желании смог бы различить колонны в духе классицизма, барочную лепнину, прямоугольные окна с висячей гирькой в типичном неорусском стиле и еще много чего. Были даже барельефы с пшеничными колосьями – когда-то особняком пользовалась одна массовая детская организация. Но для Бородина этот огромный старый дом был символом величия, мощи и страстной, манящей, хоть и не до конца понятной ему свободы. Через этот дом Бородин соприкасался с сакральным, с внеисторическим, с чем-то – а он не боялся этого слова – божественным. Почесывая уже седеющую бороду, Серафим Серафимович мечтал, как вернет особняку былую красоту и первозданную свежесть. И однажды, проснувшись морозным зимним утром и выглянув в окно на улицу, впервые за долгое время не затянутую дымом, Бородин понял, что пора. Потому что иначе жизнь его окажется прожитой зазря.
Особняк пребывал в самом плачевном состоянии, и лишь одна подслеповатая бабка еще гоняла малолетних вандалов, все норовивших исписать стены здания бранью. Впрочем, больше, чем угроз подростки пугались ее вида и какого-то жуткого, хриплого голоса, а между собой называли ее старой горгульей. Вместе с этой бабкой и еще несколькими местными жителями, помогавшими по мере скромных своих сил, принялся Серафим Серафимович восстанавливать памятник архитектуры. И даже борщевик, уже начинавший пробиваться на приусадебном участке, смог вытравить, за что получил отдельную благодарность – пусть и чисто формальную – от лжинского муниципалитета.
На восстановление дома ушло без малого десять лет упорной работы – столько ахейцы брали Илион. Многочисленные вложения сильно пошатнули и почти разорили бизнес Бородина. Серафим Серафимович неоднократно переезжал в жилье подешевле и наконец продал квартиру в утлой пятиэтажке. Питался он и вовсе едва ли не водой и хлебом. Впрочем, к моменту продажи последней квартиры он уже мог перебраться в особняк и жить там в эдакой антикварной обстановке. Дело в том, что жители Лжинска и окрестных городков, заслышав о реставрации особняка, с радостью отдавали Бородину старинные предметы быта, картины давно забытых героев и различную мебель. Неоднократно переписанное прошлое местные жители не любили и боялись. Так что темными ночами мужчина передвигался по коридорам с золоченым подсвечником, а скромный обед свой ел серебряными приборами из большой серебряной тарелки, украшенной мрачными эпизодами из скандинавского мифа о Дикой охоте.