— Ты можешь это сделать? — Мэй становилось не по себе.
— Могу. Они уже видели молнии в Джийнаре. И увидят здесь.
Город в огне, Мэй казалось, она видит как это будет. Страшно.
— Погибнут люди…
— Да, — сказал Юттар. — Погибнут. В войне и в политике не бывает праведников. Интересы Джийнара, интересы Илоя, интересы Гильдии… победит тот, кто первый нанесет сокрушительный удар. Люди пострадают в любом случае. Одни или другие люди, здесь или там, но сделать всех счастливыми невозможно. Можно лишь отстаивать интересы своих. Не мы пришли на их земли, не мы затеяли это… Мэй, я не позволю им забрать тебя. И дело даже не в том, что ты моя сестра и я люблю тебя. Дело в том, что если я соглашусь, то признаю свою слабость. И значит, проиграю войну.
— Я понимаю…
Юттар подошел, обнял ее за плечи. Долго смотрел, словно подбирая нужные слова. И не находил.
— Ничего не бойся, — сказал он, наконец. — Верь мне.
— Что со мной будет? — спросила Мэй.
Казалось, все это уже было недавно. Она спрашивала у Ренцо о своей судьбе, теперь вот у брата. От нее самой уже так мало зависело. Ренцо собирался отправить ее на виноградники — щедрое предложение, как она понимала теперь.
— Ты вернешься домой, — сказал Юттар. — Забудешь все, что здесь случилось. Будет лучше, если ты выйдешь замуж.
— За кого? — спросила Мэй. Это было до отчаянья больно…
— За достойного человека. Ты решишь сама, я не стану настаивать. Но это должен быть человек древней крови, ты должна понимать…
Она понимала.
И от этого понимания, между ней и братом начинала подниматься стена.
— Мама говорила: «всегда слушай свое сердце», — тихо сказала Мэй. — Она была верна этому до конца.
— Мэй… — Юттар слегка сморщился, покачал головой. — Для мамы эти слова имели другой смысл. Ее сердце, ее долг, ее судьба, голос крови… для нее не было противоречий. Ее выдали за отца, когда ей было пятнадцать лет, и она всегда боготворила его. Он был центром ее жизни, всей ее жизнью. Ничего удивительного, отец был тоже хорошим человеком и безумно любил ее. Им повезло встретить друг друга и прожить рядом всю жизнь. Ты пошла в нее, такая же красивая… но в тебе есть огонь.
— Для меня все сложнее…
Мэй помнила, как последние пару месяцев осады мама почти не выходила из комнаты. Сначала она еще пыталась всегда быть с отцом, старалась помогать людям, она лечила раны, раздавала горячую похлебку. Но потом раздавать стало нечего, и люди куда чаще умирали от голода, чем от ран. Мама не знала, что делать. Конечно, семья эмира не голодала, и мама даже пыталась отдавать часть своей еды кому-то из детей прислуги. Но за эти крохи дети дрались так отчаянно, не на жизнь а на смерть, совсем не по-детски… Мама пугалась.