Ладо стушевался, не зная, как себя вести, то ли быстро уйти, то ли все же поздороваться, но отец, не обращая совершенно никакого внимания на него, словно его и не было, обратился ко мне:
— С каких это пор ты стал бояться своего дома? Хватит уже бегать от нас. Мать беспокоится, почему ты не ночевал дома. Она обед сготовила. Пойдем, ты наверно же голодный, — он махнул рукой, приглашая меня в дом.
Если бы не все эти странные изменения, можно было бы подумать, что мой отец вдруг подобрел, переосмыслил жизнь и решил стать заботливым, любящим отцом. Он еще раз махнул рукой и выжидающе посмотрел на меня.
— Ну же, заходи, не заставляй свою семью ждать.
И я пошел за ним, на полпути обернувшись, я увидел, как Ладо многозначительно кивнул мне: «Будь осторожен».
В доме вкусно пахло приготовленной пищей. На кухне мать, непривычно сгорбившаяся и похудевшая, стояла над печкой и что-то помешивала в кастрюле. Ее волосы по-прежнему были растрепаны и так же, как и волосы отца серебрились у висков и у корней.
— Ах, вот и ты, — воскликнула она, улыбнувшись, и кожа вокруг ее глаз собралась в мелкие паутинки, — а мы уж думали, куда ты убежал? Сейчас будет обед, мы сейчас все пообедаем, — бормотала она, копошась возле корыта с грязной посудой.
Я сел за стул и краем глаза наблюдал, как она доставала из корыта грязные чашки и ложки.
— Вот, смотри, что я приготовила, — она поставила на стол тарелку с сырными лепешками, — твои любимые.
Мое сердце радостно затрепетало, и я, не раздумывая, схватил одну лепешку и с жадностью откусил. И тут же все выплюнул на руку: внутри проглядывала отвратительная зеленая плесень. Чуть не заплакав от обиды, я запихнул ее в карман рубашки, пока не видела мать, которая что-то напевала себе под нос.
В кухню зашел отец, а следом за ним брат, и я вздрогнул, припомнив вчерашнюю ночь. Брат безразлично посмотрел на меня, но мне показалось, что он спрятал ухмылку. Мать разнесла грязную посуду с остатками засохшей пищи и поставила посередине стола кастрюлю с дымящимся супом. Поочередно все потянулись наливать себе суп. Мой желудок призывно заурчал, и я, несмотря на брезгливость к не чистой посуде, потянулся тоже к половнику, зачерпнул и уставился с отвращением на куриную голову, плавающую в золотистом бульоне. Как во сне я зачерпнул снова, и на этот раз в половнике оказалась когтистая лапа с остатками грязи, и несколько маленьких коричневых перьев. Едва подавив подступившую тошноту, я увидел, как родители и брат, с удовольствием причмокивая, поглощали эту мерзость, закусывая сырной лепешкой.