Для многих эта встряска обернулась трагедией. Оглядывая известные мне эмигрантские семьи, я часто испытываю чувство сострадания и беспомощности. В трёх дети-подростки убежали от родителей, в двух — попали в тюрьму, а число самоубийств среди молодых, кажется, перевалило за десять.
Наших дочерей на ухабе эмиграции тоже встряхнуло изрядно.
Лена, закончив колледж, получила работу в книготорговой фирме в Энн-Арборе. Её трудовая деятельность сводилась к упаковке-рассылке книжных посылок. Для девушки, зачитывавшейся русской и мировой классикой, знавшей наизусть километры стихов, общавшейся с Бродским, Гординым, Кушнером, Найманом, Рейном, конечно, это было унылым уделом. В какой-то момент она впала в такую тоску, что даже обращалась за помощью к психотерапевту.
Её спас возврат к главной любви её детства — театру. Она стала участвовать в любительских спектаклях, потом брала уроки сценического мастерства у профессионалов. Однажды позвонила нам в Нью-Джерси и сказала: «Кажется, у нас получилась неплохая постановка». Мы с Мариной прыгнули в машину и помчались в Энн-Арбор смотреть пьесу Кэрол Чёрчилль Top Girls («Успешные дамочки»). Действительно, получили огромное удовольствие. Узнав о нашем двенадцатичасовом вояже, Лев Лосев сказал уважительно: «Вот это театралы!»
А Лена, выслушав наши восторги, заявила: «Я знаю теперь, кто я. Я — актриса. Никем другим быть не хочу и не буду».
Так для неё началась «жизнь на подмостках». Десятки тысяч молодых американцев ступают на этот манящий путь, кочуют от одного маленького театрика к другому, берутся за любую подвернувшуюся роль в рекламе или массовке, подрабатывают, ведя театральные классы в школах и колледжах (Лена преподавала даже в тюрьме!), выступают на свадьбах и ярмарках. Конечно, в какой-то мере родительское тщеславие подогревало нас, когда мы ездили смотреть нашу дочь на сцене. Но был в этих спектаклях всегда и некий живительный фермент, который исчезал для меня в бродвейских театрах. Там выступали порой замечательные профессиональные актёры, но на сцене они всегда именно «выступали, работали». Тревога «а что напишет обо мне этот противный критик? а получу ли я следующий контракт? а раздастся ли завтра звонок от агента?» лежала на них невидимым грузом. Наши же именно играли — самозабвенно, непредсказуемо, с полной отдачей.
Однажды Лена получила роль в «Укрощении строптивой» в маленьком пенсильванском театре, и мы поехали посмотреть её на сцене. И что же? Прошло полчаса, прежде чем мы узнали её в согнутом, бородатом, пылком старичке — женихе младшей дочери Бьянки. Видимо, ей понравилось удивлять нас, потому что неделю спустя она позвонила и сообщила, что её мичиганский поклонник, Эрик Олсон, приехал к ней и они поженились в церкви. Венчал их священник, который так любил театр, что бесплатно — сам! — шил все костюмы к спектаклям. Вскоре молодые прибыли к нам, и мы устроили микросвадьбу (от настоящей они отказались).