— Нет, прости. Все никак не могу плотно засесть за изучение поэзии.
— Прекрати! — воскликнула Сильвия, а потом добавила: — Тебе же нужно явиться в Военное министерство в 4.15, не так ли? А сейчас сколько времени? — Ей нестерпимо хотелось успеть сообщить ему жуткую весть до того, как он уйдет, ей нестерпимо хотелось оттянуть этот момент настолько, насколько возможно. Ей хотелось сперва поразмыслить о происходящем, а еще продолжать этот бессвязный диалог, иначе Кристофер может уйти из комнаты. Ей не хотелось говорить ему: «Погоди минутку, мне надо кое-что тебе сказать!» — кто знает, может, он сейчас не в настроении.
Титженс ответил, что еще и двух нет. Значит, у нее есть еще часа полтора.
Чтобы продолжить разговор, Сильвия сказала:
— Наверное, юная Уонноп делает перевязки или состоит в женской вспомогательной службе сухопутных войск. Что-нибудь такое.
— Нет, она пацифистка, — сказал Титженс. — Как и ты. Правда, не столь импульсивная, но, с другой стороны, у нее куда больше аргументов. Пожалуй, ее посадят еще до конца войны...
— Хорошо же тебе между нами метаться, — проговорила Сильвия. Ей отчетливо вспомнился разговор с великой леди по прозвищу Глорвина — хотя, надо сказать, прозвище не самое удачное. — Ты, наверное, все с ней обсуждаешь? — спросила она. — Вы же встречаетесь каждый день.
Она предвидела, что Титженс, возможно, задумается на минуту-две. Он довольно равнодушно сказал — она уловила один лишь смысл его слов, — что последнее время он каждый день пьет чай у миссис Уонноп. Миссис Уонноп переехала в Бедфорд-парк — это недалеко от Военного министерства: дойти можно за три минуты, а то и быстрее. Валентайн он видит самое большее раз в неделю. Они никогда не обсуждают войну — это слишком неприятно для юной девушки. Или, скорее, слишком больно... Он стал говорить все бессвязнее и бессвязнее...
Время от времени они разыгрывали подобную драму, ибо невозможно жить двоим в одном доме и не сталкиваться. И они оба начинали говорить: порой монологи их были долгими и вежливыми, каждый делился своими мыслями, а потом оба погружались в тишину.
С тех пор как Сильвия приобрела привычку уезжать в англиканские монастыри, что очень раздражало Титженса, ибо он терпеть не мог женские обители и считал, что члены разных общин не должны объединяться, она научилась уходить с головой в свои мысли. Вот и теперь она едва осознавала, что великан в мундире, Титженс, сидит за огромным обеденным столом, покрытым белой скатертью, в окружении книг... Перед ее глазами была совершенно иная картина и иные книги — книги мужа Глорвины, ибо знатная дама принимала Сильвию в его библиотеке.