— Не расскажешь ли ты мне, что с тобой на самом деле случилось? — спросила Сильвия.
— У меня вряд ли получится... В темноте возле меня что-то вспыхнуло... хотя точнее было бы сказать — «взорвалось». Наверное, тебе это не слишком интересно?
— Очень даже интересно! — воскликнула Сильвия.
— Все дело в том, — проговорил Титженс, — что я не знаю, что произошло, и не помню, что я делал. Три недели словно вычеркнули из моей жизни... Помню только, что очнулся в госпитале и не мог вспомнить свое имя.
— В самом деле? Или это гипербола? — спросила Сильвия.
— Нет, это не гипербола, — проговорил Титженс. — Я лежал на кровати в госпитале... А твои друзья забрасывали его бомбами.
— Не называй их моими друзьями, — сказала Сильвия.
— Прошу прощения, — проговорил Титженс. — Не слежу за языком. Что ж, скажем так: злосчастные варвары сбрасывали с самолетов бомбы прямо на госпиталь... Не думаю, что они понимали, что именно бомбят... Небрежность — только и всего...
— Не нужно из-за меня жалеть немцев! Не нужно жалеть никого из тех, кто способен на убийство! — воскликнула Сильвия.
— Я очень беспокоился, — продолжил Титженс. — Я сочинял предисловие к книге про арминианство...
— Только не говори, что ты написал книгу! — вскричала Сильвия. Ей казалось, что, если Титженс сам напишет книгу, у него появится возможность самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Многие говорили ей, что он просто обязан попробовать себя в писательстве.
— Нет же, никакой книги я не писал, — сказал Титженс. — Я даже не знаю, что такое арминианство...
— Ты прекрасно знаешь, что это за ересь, — резко сказала Сильвия. — Ты же сам мне о ней рассказывал несколько лет назад.
— Именно! — подтвердил Титженс. — Несколько лет назад я знал, что это такое, но в госпитале уже не смог вспомнить. Сейчас я уже помню, но тогда не мог, и переживал по этому поводу. Очень неловко писать предисловие о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия. Но в армейском смысле ничего позорного в этом не было... Однако меня по-прежнему ужасно беспокоил тот факт, что я не помню своего имени. Я лежал и все беспокоился и беспокоился, и думал о том, как будет неловко и стыдно, если придет медсестра и спросит, как меня зовут, а я не смогу ей ответить. Разумеется, мое имя было написано на бирке, пришитой к воротнику, но я забыл об этом... А потом толпа пронесла мимо меня то, что осталось от медсестры, — в нее тоже попала немецкая бомба. Они все падали и падали вокруг.
— Боже правый! — воскликнула Сильвия. — То есть ты хочешь сказать, что мимо тебя пронесли мертвое тело?