— Ну-у…
— Слушай, хватит, а?
Она поворошила хворост и подкинула в костер веток. Повертела головой, следя за Андрюшиком. Я сидела, подбородок давил на колени, вспоминала, как Алька и какие-то ее новые подружки, что появились в выпускном классе, убежденно и горячо рассказывали о том, что «из этой дыры — нет-нет, только уезжать, да куда угодно, только бы не тут, а чего тут ловить-то?»
Она всегда была скрытной, моя Алька. То, что ей плохо, я поняла. А от чего — толком понять не могла. Ведь не из-за того, что там нет мидий. И этого солнца, которое везде…Блеска морской воды под криками нахальных чаек.
Молодые и все еще от молодости глупые, отделенные неполным десятком лет от другой, юной глупости, что, уйдя в прошлое, все-таки проросла в этот день, бесцветный и яркий от зноя одновременно.
Алька еще погремела ракушками, через силу сунула в рот последнюю. Отползла от погасшего костра и, складывая руки на груди крестом, легла навзничь, сказав торжественно:
— Вот. Всё.
Немедленно подскочила опять — убедиться, что пацаны не утопли и не испеклись в песке. И снова легла, сохраняя торжественность.
Я сидела, тень моего плеча ложилась на похудевшее красивое лицо, розовое от солнца, на рассыпанные по высокой шее пряди белых волос. И за торжественным спокойствием исполненного желания я вдруг увидела чужой город, весь из длинной зимы и короткого лета, из чужих разговоров и взглядов, большой квартиры, что будет покинута ради еще большей, друзей мужа, приходящих в гости по праздникам.
…Не походить босиком по песку, не нырнуть, перебирая руками по ржавчине старой сваи. Не выскочить на испеченный солнцем балкон, где ходят и ходят тяжелые голуби, царапая когтями тонкую жесть. Те же самые, что десять лет назад.
Не развести маленький костер, на котором — старый железный противень, непременно спрятанный в ближайших кустах. Не поесть мидий.
Такие пустяки…
Лелька посмотрела на него: в лицо, в глаза, на нос, пальцами взяла за подбородок и повернула голову так, чтоб заглянуть в ухо. Максим рассмеялся:
— Проверка-проверка. Штамп поставлен?
— Нет еще.
Встала на цыпочки и прижала губы к его рту. Сказала невнятно, не прерывая поцелуя:
— Штамп стоит, на попе. Не помнишь, утром поставила.
— Я тебя люблю, — он подхватил ее подмышки, приподнял и поставил крепко.
Щелкнул замок, пискнула старая дверь.
— Макс…
Из коридора слышался топот сверху и быстрое «здрасс» соседского мальчишки.
Он рассмеялся снова, с небольшой досадой.
— Ты опять? Все было и прошло, все, поняла?
— Да. Но ты скажи еще раз.
— Никто мне не нужен. Только ты. Я тебя люблю.