— Мы просто познакомимся. Ну, скажем, к примеру. А, ну да. Скажем, что мы журналисты. Пишем репортаж про свободных музыкантов.
— О-о, да. Для журнала «Эсквайр»!
— А что? У меня даже бейджик в косметичке валяется. Талисман. На счастье. А потом…
— И что потом? Нож к горлу, верни мне мои четыре строфы, мать-перемать!
— Припев еще, — напомнила Шанелька, аккуратно сходя с эскалатора.
— Припев это не я, — открестилась Крис, — он сам, наверное.
— Талантище! Особенно ему «ша-ла-ла» удалась. И это вот, «оу-оу-ыыы» перед концом. Не будем мы его стыдить. Мы тихонечко возьмем телефон, адрес, имя-фамилие. И вернемся слушать «Болеро». Куда теперь?
— Туда, — махнула рукой Крис.
— Тем более я же слушала это ваше «Болеро»…
— Сосед с пятого этажа наиграл? На губной гармошке?
— Винил, я тебе говорила. Я про то, что пока там доедет оркестр до катарсиса, ну как он там, в музыке зовется…
— Скерцо, — предположила Крис на ходу.
— Так мы сто раз успеем взять телефон и вернуться.
— Ты, можно сказать, попираешь. Святыни. Уже попрала! Ладно, давай. Десять минут и мухой обратно. Мухами.
В нужном переходе было пусто. И тихо. Вернее, копился и утекал обыденный шум подземной жизни — шарканье и топот, невнятный говор, прибой дальних поездов за поворотом. И вместо пустоты — идущая мерно толпа, кто-то встречный, упрямо расталкивающий прохожих, мигание неонок на стенах, блеск мраморных панелей, опрокинутая урна вдалеке и к ней — уже уборщица в сером халате с длинной шваброй наперевес.
Подруги медленно прошли до угла, вернулись, встав там, где совсем недавно звучала скрипка и гитара.
— Ну, — сказала Крис и Шанелька печально услышала в ее голосе скрытую досаду, — ну… что ж.
— А давай зайдем, — попросила Шанелька, — туда, к поездам, на платформу. На чуточку совсем.
— Нелькин, поезда ходят каждые пару минут. Они давно уехали. Посчитали свое бабло и свалили. Спать. Или завеялись в какой клуб.
— Жалко, не знаем в какой.
Крис задрала маленький подбородок:
— Ты полагаешь, я стану гоняться по всем клубешникам за каким-то, каким-то…
— Полагаю, — кротко согласилась Шанелька, — какой-то тебе пять лет назад приснился. А дреды у него были? Тогда?
— У него даже кеды были. Эти же. «Конверс» со звездой.
Шанелька искоса посмотрела на расстроенную подругу и не стала спрашивать дальше. Чем они там занимались, во сне, какой он был — сон про парня, укравшего сердце. Вздохнула. Какая история пропадает, у нее на глазах. Хотя. Почему пропадает. Счастье нынешнего занятия ее в том, что можно наплевать на реальную жизнь с ее печальными мудростями, отрицающими удивительные совпадения, и сотворить другую реальность, где есть логика, обязательно, но она торжествующе приемлет случайности, совпадения, рояли в кустах.