Итак, замысел коллективизации возник из программы, принятой в 1928 году и направленной на создание нескольких десятков крупных совхозов на целинной земле в восточных и юго-восточных областях.
А что получилось? Вопреки планам высшего руководства, партаппарат на местах осуществил сплошную коллективизацию уже в 1929-м году. Возможно, это был единственно возможный способ «сдвинуть воз» с места. Но он неизбежно привел к эксцессам. Есть много свидетельств того, что у раскулачиваемых отбирали зерно сами колхозники. И потом сами же эти колхозники гробили технику и скотину, вырубали сады, потому что руководили ими обычно неучи, агитаторы или же местные бездельники. Почему раскулачивание коснулось не только кулаков, но и значительной части середняков? А потому что середняки не хотели добровольно идти в колхоз. Если бы не было насилия, то каждый середняк сидел бы спокойно, зная, что его не тронут. Практика же раскулачивания вела к тому, что такого середняка сразу же переписывали в кулаки или в подкулачники, и он знал об этом. То есть крестьяне знали, что никто не спасется, если не подчинится.
Это пространное отступление я сделала единственно для того, чтобы подчеркнуть, что между принятым решением в верхах и его исполнением в низах стоит большая масса людей со своими личными интересами, с желанием повернуть новое решение прежде всего в свою пользу. Увы, такова природа человека, которая будет проявляться всегда.
Да, Бараненко Яков Алексеевич был истинно «тихим человеком». Лишним доказательством этому служит то, что дети никогда не видели его документов и не держали их в руках, даже не знали дня его рождения.
Нам пришлось долго искать его, опрашивать тех, кто когда-то дружил с Яковом Алексеевичем или просто близко знал его, и сравнивать их свидетельства.
Один из разговоров состоялась с Григорием Назаровичем Колодным. Он охотно возвращался памятью в старое время, в свое детство, снова и снова недоумевал, почему жизнь с мачехой Татьяной Федоровной Рожко была так тяжела. С понятной любовью и обожанием рассказывал о своей родной матери Анне Ивановне Рябикиной, которую хорошо помнил, оплакивал ее гибель. И не потому свое самое сокровенное он пространно изливал на автора этих строк, что ему больше некому было доверить его — у Григория Назаровича было двое детей, — но потому что в нашем разговоре он чувствовал неподдельный интерес к его воспоминаниям.
Анна Ивановна работала в колхозе и весьма ладила с главным распорядителем работ Яковом Алексеевичем. Как-то в пору пахоты она попросилась работать в ночь, объяснив, что днем хочет побелить внутренние стены хаты. Эту традиционную работу хозяйки всегда делали осенью, чтобы зимой в доме было опрятно и уютно. Яков Алексеевич разрешил. И вот, натрудившись за день и устав, женщина пришла на ночную смену. Естественно, заснула на плуге, свалилась под лемеха и погибла.