– Где я нахожусь? – спросил он дрогнувшим голосом.
Четырехрукий заскрежетал – и надолго. Его прямо-таки распирало от смеха. Обрюзгшее тело содрогалось, голова тряслась, плечи ходуном ходили, когти на нижних лапах сжимались и разжимались, не касаясь поверхности пьедестала, казалось, что рогатый уродец вот-вот лопнет... Лишь руки его недвижно лежали на подлокотниках.
Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
– Гнусный и жалкий червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что при твоем скудоумии ты не сможешь осознать и прочувствовать, где находишься. Но скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
– Не слишком ли много эпитетов?! – грубо вставил Иван.
Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
– Ты находишься в пределах непостижимой твоему уму Системы, на Хархане-А! Что, слизняк, ты понял?! Ничего ты не понял. И не поймешь! Ибо видимое тобой – лишь часть существующего, а существующее вне тебя – лишь часть Сущего! И мозг твой объемом и способностями равен предмозжечку обитателя Системы. Не тщись понять ее, амеба! Потуги твои бесцельны и бессмысленны. Одно лишь продлило миг твоего гнусного и ничтожного существования, одно!
Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
– И что же именно?
Двурогий начал было захлебываться скрежетом. Но тут же стих, словно поперхнулся. И ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над троном:
– Ты оказался в Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч пятьсот восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый мозгляк?!
Иван не стал реагировать на очередное унизительное прозвище. Хотя надо было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил:
– Ну и что?
– А то, амеба, что этот год завершает тринадцатитысячелетний цикл Воздания Добродетелям и зовется он годом Всеобщих Лобызаний и Братской Любви!
– Не ощутил на себе лобызаний, – признался Иван, – да и любовь какая-то странная!
– Неблагодарный червь! – в грохочущем голосе четырехрукого послышались нотки негодования, словно его лично обидели. – Неучтивая мразь! В другое время ты был бы предан длительнейшим мучениям и по истечении их умерщвлен! А в этот благостный год, в месяц цветения камней, ты удаляешься от жалкого конца. Благодари же, слизняк, и восхваляй благодетелей своих за оказанное тебе добро!
– У нас несколько разные понятия о добре, – ответил Иван.
Он примеривал к руке шар на цепи. Думал, успеет ли подбежать к четырехрукому, вспрыгнуть на пьедестал и закатить этой высокомерной гадине чугунной чушкой промеж рогов. Впрочем, дальше прикидок дело опять-таки не шло.