— Как верны ваши слова, господин, — признала Аурин, — вот только Иоти думает иначе.
— У тебя волосы растрепались, — заметил он, оставляя прежнюю тему для разговора, — целая прядь выбилась.
Девушка подняла руку и нащупала на лбу выбившуюся прядь волос. Хотела, было, заправить нее под косынку, но Кэн остановил ее.
— Погоди, не торопись. Твои волосы — такое необыкновенное зрелище. Дай-ка я взгляну на них еще раз.
— Но вы уже видели их много раз, — возразила Аурин.
— Хочется посмотреть снова. Никогда и нигде таких не видел. Там, откуда ты родом, у всех такие волосы?
— Я этого не знаю. Не помню. И не понимаю, сколько можно на них смотреть. Как вам не надоест, господин.
— Такое зрелище не может надоесть. Это красиво.
— Ну хорошо, — сдалась девушка.
Она сдернула платок с головы. Золотистые волосы, переливаясь на солнце, рассыпались по плечам, спине и груди пышными волнистыми прядями. Зрелище действительно было великолепное. Любой неискушенный им кетлинец восхищенно ахнул бы. Кэн, более привыкший к этому, только покачал головой и поцокал языком. Аурин с досадой подумала, что он подходит к ней только для того, чтобы посмотреть на ее волосы. Следовало опасаться, как бы он не додумался снять с нее скальп, чтобы они всегда были под рукой.
— Какая красота! — сказал Кэн.
Девушка почти против воли улыбнулась, хотя и досадовала на то, что ее оторвали от нудной, но такой необходимой работы и от палящего солнца и на то, что жителям деревни больше заняться нечем, как пялиться на нее во все глаза. Восхищение Кэна было ей приятно.
— Ты очень красивая, Аурин, — сказал он тем временем.
— Я благодарю вас, господин.
— Аурин! — раздался пронзительный голос Иоти из домика, — Аурин, ты где? Иди сюда!
— Иду! — отозвалась девушка с досадой, — сейчас!
Она поспешно свернула волосы жгутом и скрыла их платком от посторонних взглядов.
— Мне нужно идти, господин Кэн, — почтительно поклонилась она сыну старейшины, — простите.
Он кивнул, искоса посмотрев на невзрачный домишко, откуда доносились крики. Аурин развернулась и поспешно побежала на зов. У входа сняла деревянные башмаки и кинула их в угол. Иоти все еще надрывалась, клича ее. Топот босых ног, который женщина уловила своим чутким слухом заставил ее замолчать. Но ненадолго.
Иоти была еще не старой женщиной, лет тридцати восьми — сорока, но ее недуг сделал ее преждевременно сутулой, худой и ворчливой сверх всякой меры.
— Где ты была? — спросила она.
— Чинила сеть, — ответила Аурин.
— С кем болтала? Опять с Кэном? Я все слышу. Я еще не глухая, я только слепая.