Софья Сергеевна присела к самоварчику, пришел и Петр Петрович, по приглашению Натальи Федоровны тоже присевший к столу.
Все трое стали пить чай и рассказывать Наталье Федоровне о своем житье бытье.
— Не житье, а собачья травля, каждый норовит тебя обидеть, облаять, с кулаком так к морде и лезет, — жаловался смотритель на приезжающих.
Арина на таком же, как и в первой комнате, диване, приготовляла постель для своей барыни.
Вдруг из соседней комнаты послышался стук от падения чего-то на пол.
Софья Сергеевна, со свойственной её возрасту быстротой, вскочила из-за стола и бросилась в соседнюю комнату.
Через несколько минут она возвратилась, держа в руках завернутый в одеяльце труп умершей девочки.
— Спит, крепко-прикрепко, как сидела, так и свалилась на подушки, и ребенка из рук выронила, он на пол и упал…
— Я говорила, что заснет… — заметила Наталья Федоровна.
— Вижу, матушка, что правы вы, уж извините, что усумнилась, наше дело тёмное, неучёное…
Тотчас же ребенка в соседней комнате, спальне хозяев, положили на столик под образа, а Софья Сергеевна смастерила из старых чистых тряпок такого же размера куклу, набила её сеном и, завернув в одеяльце, бережно положила около спавшей крепким сном Марьи Валерьяновны.
Сделав всё это, все успокоенные заснули.
Наутро больная проснулась позже всех, взяла положенную куклу и стала качать, не заметив подмена.
Лошади были запряжены и Наталья Федоровна, повторив Петру Петровичу инструкцию, как поступить с мертвой девочкой, уехала и увезла с собою несчастную Марью Валерьяновну, которая покорно дала себя одеть в салоп, закутать и даже положила на это время на диван свою драгоценную ношу, хотя беспокойным взглядом следила, чтобы её у ней не отняли.
Фон Зееманы поселились в Москве на Тверской улице.
Они наняли довольно большой дом особняк, одноэтажный, окрашенный серой краской, с зеленой железной крышей и такого же цвета ставнями на семи окнах по фасаду, с обширным двором, куда выходил подъезд с громадным железным зонтом к которому вели ворота с деревянными, аляповато выточенными львами, окрашенными, как и самые ворота, в желтую краску.
Такие же дома ещё изредка встречаются и теперь в отдаленных переулках Москвы, на Тверской же их исчез давно самый след.
Жизнь фон Зееманы вели в Москве хотя и не настолько обособленную, как в Петербурге, что было бы уже совершенно противно вековым уставам гостеприимства Белокаменной, но все же довольно уединенную — Антон Антонович, ссылаясь на служебные занятия, а Лидия Павловна на детей, которых кроме знакомого нам Антона Антоновича II, было ещё двое: сын Николай, названный в честь Зарудина, и дочь Наталья — в честь Натальи Федоровны Аракчеевой. Оба последние ребенка были также крестники Николая Павловича и графини.