— Катастрофически вкусно, спасибо, — благодарю хозяйку и замечаю, что она нервно крутит ложку в руках, — что-то не так?
Мудрец вздыхает и отворачивается, а у меня кусок встает поперек горла. Слишком хорошо знаю, когда так делает, и в первую очередь предполагаю худшее:
— Предсказала что-то неприятное?
Она поджимает губы, и молчание сгущается темными красками. За окном светлой и уютной кухни гаснет вечер. Медленно тает, забирая в ночь остатки синевы. Теперь нас освещают только лампы, вытягивая тени на полу. Длинные и тонкие от ножек стульев, широкие и бесформенные от наших тел, а прямоугольник стола темнеет преградой. Закрылась Поэтесса. Должна что-то сказать, но не хочет. Отодвигаю от себя тарелку и решаюсь спросить сама:
— Поэтесса, помнишь, мы договорились, что если ты предскажешь мою смерть, то я узнаю?
Под белой лампой ее лицо кажется бледным, нос заостряется, а глаза мудрец медленно опускает.
— Я порвала лист, когда написала. Наизусть не успела заучить, прости.
Не представляю себя не ее месте. Озвучивать кому-то приговор выше моих сил. Мне еще не страшно по-настоящему, просто жаль.
— Расскажи суть, я пойму, — поправляю шарф на шее и продолжаю, стараясь казаться безразличной, — мотыльки долго не живут, а я свой огонь давно нашла. Все хорошо. Я надеялась уйти раньше генерала, чтобы не видеть его смерть.
Поэтесса прикусывает губу и долго разглаживает складки на юбке. Не понимает, что для меня каждая минута ожидания — пытка.
— В стихе говорилось про тройку, — наконец, говорит она. — Глаголы с мужским окончанием и местоимение «он», но не кто-то из «наших», совсем другой. Он придет, когда не станет Мотылька.
Все-таки не я. А вот теперь обидно. Предскажи это Поэтесса раньше, и не случился бы побег в четвертый сектор. Да и теперь многое теряет смысл — кабинет, Флавий, поиск мудрецов. Больше всего в жизни боялась казаться тем, кем не являюсь, и вляпалась в это с разбега. Да, Создатель объявил меня тройкой на Совете генералов, но я ведь поверила. Настолько, что всем пожертвовала, а потом осталась в шрамах.
— Сколько мне осталось, там не сказано?
— Нет, Мотылек, — говорит мудрец и всхлипывает.
Молчит и ничего не обещает. Все верно, мы обе знаем, что предсказание сбудется. Хотелось бы пожить подольше, но не мне это решать. Интересно, как я умру? В особняк ракета прилетит? Нет, тогда пострадаю не только я. С лестницы упаду? Сердце остановится? Во сне задохнусь?
— Ты говорила Публию?
Поэтесса отрицательно качает головой, вытирая слезы.
— Хорошо, — шепчу я. — Иначе он расскажет Наилию. Я сама. Сохранишь предсказание в тайне?