Лишь много позже Агата узнала, что у Винсента была семья. Да, он позорил свою жену, но его дети… Агата видела их, и они тяжело переживали смерть отца.
Лишь сейчас Агата понимает, что за семь лет так и не пережила все это. Так и чувствует себя оскверненной, грязной, до сих пор ненавидит собственное тело. Так и считает себя виноватой в том, что случилось, в собственной глупости, трусости, мешавшей все рассказать отцу. Наверное, стоило закусить губу и вскрыть этот огромный гнойник, сознаться, положиться на волю и разум отца, но как же тяжело, как же страшно было представлять его разочарование в ней. Она и так не особенно его радовала, так еще и это… Это бы надломило его.
«Чего ты вообще сейчас боишься?» — шепчет внутренний голос, и Агата ежится, плотнее обхватывая колени руками. Действительно, чего?
Огласки? Сейчас все бессмысленно, пусто, это все осталось в смертной жизни. У Чистилище все по-другому. Здесь нет рядом мамы и папы, которым можно показать компрометирующие фото, здесь даже если тебя в чем-то и обвинят, другим работникам вроде и дела нет до твоего позора. Того, что он снова заставит тебя делать тоже, что и тогда? Нет, сейчас в её жизни больше нет людей, которых можно бояться. Теперь она и сама может за себя постоять, и совершенно невозможно представить, что тот же Джон даст ее в обиду. А Генри — так и вовсе не даст Винсенту и шанса.
Боится ли Агата нападения? Разве она боялась Генри? Исчадия ада, чей яд может погасить твою душу на несколько лет? Почему она боится какого-то суккуба? Цена исцеления не столь и велика, суккубий яд слабый, душу, отравленную им, вымаливает всего несколько часов.
«А Винсента ли ты боишься?»
В первую очередь Винсент Коллинз был символом череды неправильных решений, принятых в смертной жизни Агаты. Отвагаи искаженной и отраженной в черном кривом зеркале. Собственной трусости. Того, в чем она так и не смогла раскаяться. Должна была, но не могла.
В Чистилище все обретает вес. От небес не скроешь свои грешные неправильные мысли. Если ты не раскаиваешься в содеянном тобой — это заметят.
Небеса слышат её молитвы. Почему? Почему именно она? Генри говорил, что, наверное, дело в её искренности, в силе чувств, но это вряд ли так — Артур уже сказал, у других архангелов ничего не выходит, хотя сила их чувств не подвергается сомнению. Значит, Небеса сделали сознательный выбор, даровав её право защитного слова. Но почему? Джон прав — она не может выступать мерилом непредвзятости, потому что ничего в этой непредвзятости не понимает. Закрывает глаза на правду, не в силах смотреть ей в лицо. До сих пор.