— Он может прийти! — тоненько взвизгивает Агата. За её спиной — твердая стена, на шее — раскаленные губы, на бедре — его крепкая ладонь. Кажется, что она насквозь одержима, потому что тело вспыхивает практически сразу.
— Не морочь мне голову, — у Генри даже тон насмешливый, даже в сумрачном, не освященном кабинете Джона ясно, что он ухмыляется, — я что, по-твоему, могу почуять тебя в небе над собой, но не почую Миллера на подходе?
— А вдруг не скажешь? — выдохнула Агата, захлебываясь дыханием, потому что его пальцы скользят по бедру, выше — неспешно, неторопливо, поглаживая кожу под тонким чулком.
— Я, конечно, хочу тебя наказать, — мурлыкнул Генри, — но если он нас застанет — после такого, думаю, наказывать будет впору меня.
С ним невозможно спорить. Только разлепишь губы, и в рот врывается беспощадный язык, не дает выдохнуть ни звука, выцеловывает каждый глоток воздуха, затапливает душу яростным жаром. Кажется, вот — увернулась, открыла было рот, а пальцы впиваются в клитор, сжимают, теребят, поглаживают, и в животе скручивается огненный шар, и кажется, что лишний раз шевельнешься и изжаришься изнутри, и все что можешь в эту секунду — лишь только дышать, вот только дышать не получается, воздух вдруг становится каким-то бесполезным, его мало, сколько не вдыхай.
Да и по честному-то возражения не очень-то рвутся с губ Агаты, почему-то ей и самой кажется волнительной эта его безумная мысль. Если что — он скажет, предупредит, и их точно никто не застукает — вытвори он такое, и ему действительно не сдобровать. Да — Джон её друг, и… это несколько не этично — заниматься этим в его кабинете, на его столе. Но черт возьми, до чего гулко бьется сердце, до чего будоражит Агату эта идея. У Генри совершенно непредсказуемая фантазия, поневоле следуя её выкрутасам, чувствуешь себя распутной девчонкой, но в кои-то веки от этого ощущения кровь не стынет в жилах.
— Так что? Согласна? — шепчет он, по-прежнему целуя её шею, практически рисуя на ней что-то языком — кажется, он уже понял, что от этого Агата хмелеет сильнее, чем от любой другой ласки. Целует, слегка прикусывает кожу — совсем чуть-чуть, и легкий привкус боли, кажется, обостряет восприятие, заставляя напрячься каждый нерв.
— Согласна, согласна, — сбивчиво шепчет Агата, и за это её согласие её награждают его пьянящие губы.
Генри торопится — видимо, тоже не хочет попасться, впрочем, сейчас Агате сполна долгие прелюдии заменяет адреналин. Он заставляет её кровь кипеть, заставляет непослушными пальцами расстегивать рубашку Генри. Да, некогда, да — не до особых ласк, но ей по-прежнему все так же хочется его голой кожи под своими руками.