Очевидно, когда он сказал, что останется, он имел в виду именно это.
Стараясь не обращать внимания ни на мужчину, ни на ощущение в затылке, Грейс подошла к двери галереи и обнаружила на ней маленькую записку: «Вернусь через час».
О, здорово. Этот день становился все лучше и лучше.
Позади снова не было слышно ни звука, но она знала, что Лукас остановился. Она почти чувствовала его присутствие, плотное и холодное, как куча снега, застрявшая в ветке дерева, готовая упасть на какого-нибудь бедного ничего не подозревающего человека, проходящего под ней.
- Полагаю, ты не хочешь ждать целый час, - его голос был ровным и глубоким, но она не пропустила нотки сарказма в нем.
И это не улучшило ее настроения.
Грейс повернулась и тут же пожалела об этом. Потому что он стоял довольно близко, его рост снова заставил ее почувствовать себя странно. Как будто ее прижали к двери галереи. Ей захотелось протянуть руки, положить их на широкую черную кожу, покрывающую его грудь, и хорошенько оттолкнуть от себя.
Может, тебе так и стоит поступить. Может, тебе стоит посмотреть, так ли он холоден на ощупь, как выглядит.
Эта мысль застала ее врасплох, на секунду у нее перехватило дыхание, а ладони зачесались, и желание сделать это внезапно стало непреодолимым.
Как художник, она беспрекословно следовала своим инстинктам, ее эмоции были творческим двигателем, который питал ее работу. Она следовала за ними, как женщина, восставая против подавляющей атмосферы своего детства, когда ее отец и его настроения были солнцем, вокруг которого вращались все остальные.
Но сейчас в этом порыве прикоснуться к Лукасу было что-то, чему она не доверяла.
Казалось, она испытывала к нему то же самое восхищение, что и всегда, - потребность ткнуть его пальцем, взъерошить. Нарушить это ледяное спокойствие. Посмотреть, была ли это маска или это правда, что он был полностью заморожен насквозь.
Не то чтобы она была заинтересована в этом. Нисколько.
Вместо этого Грейс сунула руки под мышки.
- Нет, - проворчала она. - Я не хочу ждать целый час.
- Тогда мы должны пойти куда-нибудь, где не так людно, - он снова отвел от нее взгляд, оглядел улицу, очевидно, проверяя периметр или что там еще делали такие солдаты, как он.
К ее досаде, он казался совершенно равнодушным к тому, как близко он стоял к ней, что раздражало, учитывая желание, которое охватило ее. Нет, он просто стоял там, словно стена из черной кожи и стройных, твердых мышц. Боже, даже если бы она попыталась толкнуть его, он, вероятно, не пошевелился бы. Он просто стоял бы, как большой, безмолвный камень.