— Но как мне туда попасть? — судорожно спрашиваю его.
— Дверь не заперта. Она говорит, что не хочет меня видеть, и я уважаю её желания. Но я слышу, как она плачет. Она не спит. Пожалуйста, будь рядом с ней, — я киваю, желая сделать всё, чтобы уйти от него. Его безысходность и отчаяние просто витают в воздухе. Я неохотно поворачиваю ручку их спальни, и она открывается, как он и сказал. Я слабо улыбаюсь, когда вхожу, и закрываю дверь.
— Миссис Скотт, — тихо зову я. Свет льётся сквозь открытую дверь ванной комнаты. Я подхожу и вижу миссис Скотт, сидящую на полу, прислонившись спиной к их ванне. Она не плачет, но выглядит оцепеневшей. — Надеюсь, я вас не беспокою, — говорю я. Она смотрит на меня и слегка улыбается.
— Уильям попросил тебя войти сюда, не так ли? — спрашивает она. Её голос сухой и хрупкий. Она, должно быть, плакала часами.
— Да, — произношу, не зная, должна ли я улыбаться или плакать вместе с ней. Она выглядит по-другому. Словно ей пять лет. — Я могу выйти, если вы хотите побыть в одиночестве, — говорю я тихо, и миссис Скотт качает головой, поэтому я сажусь на крышку унитаза. Она надолго замолкает.
— Я провела столько времени в этой ванной, когда болела, — говорит она через пару минут. — Химия сделала меня такой страшной, — продолжает она. — Я приходила сюда, чтобы скрыть свою тошноту. Я знала, как они страдают, видя мою боль. Я буквально хотела умереть. На самом деле. Я так устала каждый день быть больной, — говорит она, крепко сжимая голову. — Но я продолжала держаться. Я сражалась снова и снова, потому что знала, что после моей смерти они никогда не станут прежними, они не смогут жить без меня. Я не хотела оставлять свою семью в разрухе. Я просила Бога сделать меня сильнее и лучше, даже если этого будет достаточно, чтобы Крис снова полюбил своего отца, как раньше, — говорит миссис Скотт, и её голос ломается на последних словах. — Я знаю, когда началась интрижка, — она качает головой. — Уильям, он был счастлив. Счастливее, чем за всё то долгое время, — смеётся она, но горько и похоже, что ей больно.
— Он проходил через какой-то... я могу это назвать только кризисом среднего возраста. Он был сам не свой. Замкнутый, продолжал говорить, что не чувствует себя совершенным. Он не был счастлив, и я пыталась сделать всё, чтобы его осчастливить, но не могла прорваться сквозь стену, которую он построил. Он оставался таким месяцами, а потом, как гром среди ясного неба, хандра закончилась. Он снова стал человеком, которого я знала и любила, — вздыхает она, и слёзы снова наполняют её глаза. — Я думала, что это из-за того, что я сделала. Что он снова влюбился в меня, но всё это время он был счастлив, потому что спал со сверстницей нашего сына, — начинает плакать она. — Меня от этого тошнит. Они делали это в нашем доме. В нашем доме, Лорен. Как они могли это делать? — вопрошает она, плача сильнее. — Я позволяла ей спать в моём доме, я научила её готовить. О Боже, она просила у меня совета о мальчиках.