Нет, он не мог знать ее тайну. Если бы он знал, то к настоящему моменту зарезал бы ее в лесу. А если бы он не захотел пачкать руки сам, то даже Люк не защитил бы ее от линчевания толпы, которую он послал бы за ней.
— Убирайся из моей головы.
Он улыбнулся:
— Но я только забрался сюда.
— Я не хочу, чтобы ты был здесь.
Его рука снова поднялась к ее щеке. Она вздрогнула, но он только убрал волосы со щеки. Она задержала дыхание. Даже знание, что его прикосновения были не настоящими, не остановили мурашки, которые пробежали по телу к ногам.
Через, казалось, вечность, он опустил руку, выглядя задумчивым:
— Ты такая скрытная и колючая, Грета. Зачем это?
— Не твое дело.
— О, мне кажется моё. На самом деле, мне кажется, что то, кто ты, и что ты делаешь, очень даже моё дело.
Он шагнул ближе, и она отступила, приготовившись защищаться, если он попробует «убедить» её говорить. Но гоблин только схватил ее за руки, словно собираясь притянуть в объятия.
Она напряглась и положила между ними руку — ему на грудь. Его сердце колотилось быстро, может так же быстро, как и её, и она могла почти представить, что это было реально. Она подняла взгляд, чтобы обнаружить, что он напряженно смотрит на нее. А затем Айзек действительно притянул ее ближе. Достаточно близко, чтобы прижаться лбом, шепча:
— Покажи мне себя, Грета. Доверься мне. Расскажи мне свои тайны, и я смогу быть терпимым к тебе.
Она покачала головой. Запрещаю, запрещаю, запрещаю. Это была стандартная процедура.
В его глаза вернулась жесткость. Он опустил взгляд и отпустил ее. Девушка сделала долгий медленный выдох, неуверенная, испытывала она облегчение или разочарование.
— Мы обсудим это позже, — пообещал он. — Теперь просыпайся.
***
Она знала о его присутствии в тот момент, когда сделала свой первый сознательный вздох. Вычислить его местоположение заняло не намного больше времени. Открыв глаза, она сосредоточилась на его фигуре, развалившейся в кресле, в глубокой тени, напротив теплой кровати — более мягкой и теплой, чем любая другая на Милене, могла поспорить она.
Но без огня в очаге и с единственным закрытым окном, в комнате было холодно и темно.
— Где я?
Ее голос был слишком громким, отражаясь эхом в холодной комнате. Шаткий и сдавленный, хриплый звук угрожал ранить ее, подвергнув влиянию реальности холодного мира, пока она еще не оправилась от сна.
Ломота и боль снова вернулись к ней, едва она проснулась. Как бы ни хотелось потребовать кое-какие ответы и высказать некоторые опасения, тело Греты совершенно не согласовывалось с остальной частью.