Ягужинский. Да что ж это у нас за народ такой? По каторгам сидят и даже не интересуются, при каком таком правлении страдают? Знай же: царица Екатерина Первая нынче на троне… При ней делами управляет специальная коллегия сенаторов. В последствии же российский трон перейдет либо ее дочери Анне Петровне с принцем Голштинским, либо внуку Петру Алексеевичу, сыну Алексея Петровича, либо дочерям Иоанна, брата Петра Алексеевича, Анне Иоанновне, Прасковье Иоанновне, Катерине Иоанновне, либо их тетке Анне Леопольдовне… Чего заморгал-то?
Балакирев. Леопольдовне… Запоминаю, ваше сиятельство!
Ягужинский (усмехнулся). Не забивай голову! Главное запомни: помилование к тебе пришло от прокурора Павла Ивановича…
Балакирев. От кого ж каторжанину добра ждать, как не от прокурора? Век вам благодарные!..
Ягужинский. Ты это сейчас с подгребкой сказал? (Улыбнулся.) Молодец! Я теперь подгребки понимаю и сам ими пользуюсь… Вот, к примеру, Иван, ты ведь не знаешь, что в столице зимой творилось… Царь в страшный гнев тогда вошел. Монсу голову отрубил. А потом и другие головы полетели. Министры… Генералы! Шутовская команда ваша тоже под руку попала! Педрилку-итальянца помнишь? Финита ему вышла!! Царь лично палкой прибил!.. Карлика, что про курей пел, – того тоже прибил! Вместе с курями! Короче, в живых из старой команды остались Ушастый, Лакоста да ты! А почему? А потому, что я по доброте душевной вовремя вас всех в тюрьму посадил! (Смеется) Во, какая прокурорская шутка получилась. Чего ж не смеешься?
Балакирев. С первого раза не забрало, ваше сиятельство. Тонковато! Ежели еще разок каторгой облагодетельствуете, оно веселей и пойдет…
Ягужинский (обрадованно). Давно б так! Узнаю друга Ваню! Знать, пора ему в баню… (Смеется)Вот это „Ване – баню“ после меня так в народ пошло – ну все-все вокруг повторяют… Ей-богу! (Кричит.) Эй, Шапский! Давай „Ванечку – веничком!“ Поддай-ка пару, чтоб было ему в пору… (Замялся) Не, тут пока не складно… Ну, ничего! Мы с тобой. Ваня, вместе это докаламбурим… Вместе! Дай только срок! (Уходит.)
Повалил пар. Появился Шапский с вениками. Левый глаз у него перевязан повязкой. С шумом ворвалась шутовская команда, загремела шайками, заплескала водой. Сорвали с Балакирева одежду, расстелили на палатах, Шапский затряс вениками, засвященнодействовал.
Шапский. Расслабсь, Ваня! Не кнутом же огуливаю… От веничка березой начнешь пахнуть, сок побежит, почки набухнут… И-ех! И-ex! (Хлещет веником, Балакирев сладостно покрякивает.) Стони, Ваня! Кричи! Шоб тот свой крик в пыточной перекричать… И-ex! Ты если на меня обиду имеешь за прошлое, то – зря. Я ведь тогда, считай, спасал тебя от беды!.. Это у нас, у кнутмайстеров, такая хитрость имеется: кого очень любим – бьем кратко, но сильно!.. Чтоб подследственный сразу в бессознательность улетал и ничего лишнего на себя наговорить не мог… Уж на меня и обер-прокурор гневался! Погоди, говорит, махать, он сейчас в чем-то уже признаться хочет… А я тебя – р-раз! – поперек спины, и ты снова в отключке… Можно сказать, от плахи спас!