Ноги привели к дневному кафе и, заказав ужин на двоих, я смотрела в окно и думала. Ребенок молчал, понимал, видимо, что сейчас решается его судьба.
Его слова опять чуть не повергли меня в слезы.
— Я уже большой, не капризничаю, все ем, скоро научусь сам готовить, буду помогать. Посуду я мыть умею, и мусор выношу, и в магазин сбегать могу. Правда, сигареты с алкоголем мне не продают, твои друзья меня за это бить не будут?
Я стиснула зубы и воткнула ногти в ладони, чтобы не закричать: «Вот же мразь!» Убила бы! Никогда не понимала этой несправедливости — почему нормальным семьям Бог не дает детей, где бы их холили и лелеяли, а те, кому дети не нужны, рожают их и бросают на произвол судьбы.
— Мама, ты злишься? Прости, я не хотел, — малыш чуть не плакал.
— Прости, мой хороший, я злюсь, но не на тебя, больше не буду, хорошо? — погладила его по непослушным волосам, хотя хотелось прижать к себе и посадить на колени, но подумала, что может не принять мои телячьи нежности, не думаю, что он к ним привык.
Когда принесли еду, ребенок с таким удивлением воззрился на нее, что я подумала, что надо, наверно, еще заказать, а когда он завернул хлеб в салфетку и аккуратно положил в карман куртки, я не удержалась и спросила:
— Петя, а зачем ты хлеб положил в карман?
— А вдруг ты завтра на работу уедешь на несколько дней, а меня дома закроешь? Мне хоть будет что покушать, — бесхитростно ответил ребенок. А я опять злилась на нерадивую мамашу и на всю ситуацию, но понимала, что малыш не видел другого, поэтому ждет постоянно чего-то плохого. Поэтому постаралась спокойно ему объяснить, что я другая, и голодным он больше не будет.
— Милый, я тебя не буду оставлять одного, и кушать ты будешь, так что можешь покушать сейчас.
Мальчик, вроде, мне и поверил, но хлеб из кармана так и не достал. Не стала его заставлять, если ему так спокойнее, пусть так и будет. Когда ребенок наелся, решила с ним спуститься к морю. Немного успокоюсь сама, да и он развеется, пока погода позволяет.
Увидев море, Петя на несколько минут стал обычным ребенком и побежал к нему, пока я его не окликнула, испугавшись, что он не рассчитает инерцию и свалится в воду. Ощущала себя курицей-наседкой, но очень боялась за него. От моего окрика он сразу же опять испугался и встал, согнувшись, будто ожидая, что я его ударю. Подошла и, не выдержав, села перед ним на колени, пофиг, что земля сейчас не теплая, и, став с ним одного роста, прижала его к себе и прошептала:
— Петя, я не твоя мама, я не буду тебя бить и заставлять голодать, я постараюсь быть тебе самой лучшей мамой, но ты мне должен в этом помочь. Договорились? — когда я его притянула к себе, он сначала стоял, отстранившись, видимо, не зная, что делать, а потом обнял меня своими ручками и сказал: