И вот теперь слуги бережно укладывали тело короля на его корабль. Сорок солдат королевской стражи подняли длинные шесты на плечи, и корабль отправился в свой последний печальный путь.
Король и «Морская стрела», возглавлявшие процессию, медленно плыли вдоль мыса над заливом и, наконец, достигли приготовленной могилы. Тент, покрывавший ее, уже убрали, и она представлялась открытой кровоточащей раной радом с шестью сферическими курганами прежних правителей Хейхолта.
С одной стороны могилы был уже приготовлен огромный штабель нарезанного дерна, пруда камней и очищенные от коры бревна. «Морскую стрелу» установили в дальнем краю могилы, которая была вырыта с небольшим уклоном. После этого туда потянулась вереница слуг знатных господ Эркинланда и Хейхолта. Они должны были положить в корабль или могилу дары — знак любви к усопшему повелителю. Каждая из стран, входивших в Высокие владения, тоже прислала свои подношения, изготовленные с необычайным искусством, чтобы Престер Джон мог взять их с собой на небеса. Здесь была одежда из драгоценного шелка острова Риза из Пирруина, белое порфировое древо из Наббана, люди Изгримнура привезли из Элвритсхолла в Риммергарде серебряный топор работы двернингов с драгоценными камнями на рукоятке, а Ллут, король Эрнистира, прислал из Тайга в Эрнисадарке длинное копье из ясеня, инкрустированное красным золотом…
Полуденное солнце как-то слишком высоко расположилось на небе, подумал герцог Изгримнур, когда и он, наконец, проделал весь путь. Хотя на серо-голубом куполе неба не было ни облачка, казалось, ни капли тепла не попадает на опечаленную землю. И все сильнее завывал ветер на вершине безмолвной скалы. В руках Изгримнура были сапоги, черные, поношенные, боевые сапоги короля Джона.
Изгримнур подошел к «Морской стреле» и в последний раз посмотрел на своего короля. Лицо его было белее грудки голубя, но казалось при этом таким суровым, изящным и полным спящей жизни, что Изгримнур поймал себя на беспокойстве за своего старого друга, лежащего на ветру без одеяла. Был момент, когда герцог почти улыбнулся.
Джон всегда говорил, что у меня сердце медведя и остроумие быка, упрекнул он себя. Но если здесь под порывами этого ветра можно замерзнуть, подумать только, как холодно будет ему лежать в промерзшей земле…
Изгримнур осторожно, но ловко двигался по крутым склонам, при необходимости удерживая равновесие рукой. Спина герцога ныла, как всегда в холодные дни, но он знал, что никто об этом не подозревает: Изгримнур еще не настолько стар, чтобы гордиться болячками.