Я ждала и ждала целую вечность, пока они расставляли оборудование и передвигали вещи туда-сюда. Они сначала фотографировали одного Кристиана, а я сидела возле буфета и наблюдала. На меня напал просто жуткий голод. Прямо под моим носом стояла тарелка с ветчиной, аромат которой я чувствовала все сильнее и сильнее. Я уже даже не помню, когда в последний раз ела ветчину: три месяца назад, может, четыре. А я всегда ее так любила.
Непреодолимое желание накрыло меня волной изнутри, заполонило мой мозг. Истекая слюной, я начала бороться сама с собой: «Ветчина под запретом – слишком соленая и слишком жирная. Даже агент Кристиана, когда тот захотел полакомиться кусочком, пригрозил ему тут же пальцем. Ветчина даже не обсуждается. Хочешь есть – ешь фрукты и овощи. Вот, посмотри, там помидоры и даже огурец. Только не ветчина – сплошной белок, от которого тебя разнесет. Да, но Фло сама говорила, что на период фотосъемок мы можем немного поправляться. Даже если я опять дойду до 36-го размера, у меня будет целых три месяца в запасе до февраля, чтобы вернуть свой 32-й. Так что чуть-чуть ветчины можно себе позволить. Но если уж вставать на «скользкий путь», так пусть это будет не ветчина, а что-то реально вкусное: сыр, карамельки из Ла-Боля или бабушкин яблочный пирог и рагу. Рийет с тостами. Или булочки. Ммм, булочки со смородиновым джемом. После всех усилий, которые ты предприняла, вряд ли стоит опускаться до куска ветчины».
И тут моя рука потянулась сама, взяла ломтик ветчины, свернула его трубочкой и положила мне в рот – это было восхитительно вкусно! Я взяла второй ломтик, третий, четвертый, пятый.
Надо было бежать от этого буфета как можно скорее.
Мимо меня с встревоженным видом прямиком на кухню прошел Кристиан. Я пошла за ним, полагая, что если нам предстоит сниматься вместе, то неплохо было бы познакомиться поближе. Когда я вошла, то увидела, как он ест сахар. Он повернулся и, заметив меня, подпрыгнул от страха, что его застукали прямо на месте преступления. Он выглядел напуганным и умолял ничего не говорить его агенту. Конечно же, я дала слово. Как можно впадать в такое состояние только из-за того, что кто-то увидел, как ты откусываешь кусок сахара? Я попыталась немного с ним поговорить, поскольку он выглядел таким встревоженным, но он замкнулся в себе, и я его прекрасно понимала. Даже будучи новичком, он уже, должно быть, достаточно повидал, чтобы знать, что в этой профессии нельзя доверять никому.
Моя очередь так до сих пор и не подошла, и я пошла к Дамьену, который что-то настраивал в своей камере. Я мельком бросила взгляд на экран его компьютера и буквально остолбенела: его работа была восхитительна. Цифровая обработка, разрезавшая снимки на отдельные фрагменты и перемешавшая их между собой, позволила превратить фотографии в истинные произведения искусства. Он позвал обратно Кристиана, а я вернулась к буфету. Чипсов нет, нет и сыровяленой колбасы. Но курага все еще была на месте. И ведь курага – это те же самые фрукты, в конце концов.