– Давай, крошка. Вдох и выдох, – он выдыхает мне в лицо, бросая подсказку. – Вдох и выдох, у тебя получится.
Его заостренный взгляд медленно скользит по моему лицу, отмечая каждую эмоцию.
– Тебе не идет злость…
– Да пошел ты.
– Ты забыла восклицание. Такие фразы надо произносить с восклицанием.
Он вновь меняет положение. Сперва неприятный толчок, когда Каин опускает руку вниз и нажимает на кнопку. Кресло отъезжает назад, уводя наши тела вглубь салона, а потом меня вновь ведут его пальцы. Каин нажимает на плечи и заставляет опуститься в нишу для ног.
– Хочешь выучить восклицание? – с издевкой спрашивает он, нащупывая резинку спортивных брюк. – Для эмоций нужен повод, крошка. Я помогу тебе выучить урок.
Он не торопится, растягивая последние секунды. Ведь секс не стоит так много, как пошловатая прелюдия. Он пресный и механический без нее.
– Ближе, – Каин хочет, чтобы дальше я всё сделала сама, и легонько касается моего плеча. – У меня большой, но не настолько.
Он надавливает сильнее, но дает мне еще пару секунд. Я не двигаюсь и чувствую, как его пальцы проскальзывают по распущенным волосам, он накручивает их, чтобы было удобнее спорить с моим упрямством. Наконец, он не выдерживает и делает движение навстречу за меня. Каин притягивает мое лицо к себе, перехватывая руку, которую я рефлекторно выбрасываю в воздух.
– Еще нет? – интересуется он с наигранным неравнодушием. – Уже скоро, у тебя получится эталонное восклицание. Попробуй, скажи что-нибудь.
Эта извращенная глупость работает. Я знаю, как задеть его, а он знает, по каким точкам нужно бить меня. Я хочу кричать на него, но молчу, чтобы не играть по его нотам. Меня хватает лишь на корявое сопротивление, но в физической плоскости я слабее него в миллион раз. Тут я вечный проигравший, я могу выкручивать ему руки только на словах.
– Открой рот, – он шумно выдыхает, когда притягивает меня вплотную. – Да, крошка, открой пошире.
– Нет, Каин, нет…
Но он кладет широкую ладонь на подбородок и простым усилием разжимает мои челюсти, крепкие пальцы входят в меня и заставляют открывать рот шире. Все, как он сказал. И захотел.
– Хочешь укусить? – спрашивает он, смотря на меня сверху вниз. – Попробуй, я разрешаю.
Ему плевать на боль, на самую резкую и самую тупую, он может терпеть любую лавину не одну минуту. И чтобы запомнить эту правду, достаточно один раз увидеть его обнаженным. Шрамы на натренированном теле кричат о травмах и скверных историях, в которые он влипал или же начинал сам. На нем буквально нет живого места, и это можно считать за защиту, чертов бронежилет из потерянной чувствительности.