Зоопарк какой-то!
А мама все не унималась. На этот раз решила загладить свою вину передо мной, поэтому вызвала Пашу с урока географии.
Об этом она торжественно рассказывала на кухне. Я смотрела в потолок и думала, что это ее территория. А раз ее территория, на ней она может творить все, что хочет.
Но это же просто наглость! Где святость и неприкосновенность учебного времени? Где правило, что уроки нельзя прогуливать? Если ученик прогуливает по собственной воле — это плохо, а если прогуливает по воле учителя — это нормально. И неважно, что учитель действует только в своих интересах!
— Я сказала ему, что он очень красивый мальчик.
О, боже!
— Он на это никак не отреагировал. И что в него влюблены многие девочки из нашего класса.
О, господи!
— Он тоже — ноль эмоций. И то, что ни он, ни ты не виноваты в том, что про вас пишут. Так как ты тоже красивая девочка.
!!!
— И ты сама это знаешь, так как на олимпиаде за тобой бегало трое парней.
— На олимпиаде, мама, за мной никто не бегал! — я не выдерживала, подобное вранье ни в какие ворота не лезло.
— Ой! — отмахнулась мама. — Все равно ты им понравилась. Я сказала Паше, что тебе нравятся блондины.
Нормально!
— А он никогда не нравился. Паша после этих слов стал потерянным, а потом жутко злым.
Да, с чего бы …
— Ему было настолько больно, — тут мама задумалась. — что он не смог скрыть это.
Я представила, как они стояли на третьем этаже в школе. Паша, должно быть, смотрел в окно. Я «увидела» его лицо, на минуту оно сделалось настолько одухотворенным, словно принадлежало не ему.
После такого самое лучшее, что мог сделать Паша, это избегать меня еще усерднее.
Но в его сознании вряд ли могло что-то задержаться надолго. Как пришло в голову, так и вышло. Через пять минут, уверена, он уже бездумно мчался куда-то со всех ног.
* * *
Я смотрела в окно поезда и наблюдала за полями и деревьями. Ночь наступала медленно, сумерки сгущались, охватывали небо синим и все никак не могли перейти в черный цвет.
В одиннадцать девчонки уже не болтали, Ирка и Наташка залезли на верхние полки, а Юлька что-то читала. Я подумала, вот теперь можно писать. Но писать, оказалось, будто и нечего. Столько чувств за день, а на бумаге получаются какие-то куцые фразы: «Прощаться с мамой было грустно, нахожусь в подвешенном состоянии». Тогда я стала описывать природу, упомянула свою станцию и, убедившись, что дневник еще никто не отобрал, написала главное: «А еще едет Максим Громов».
И что тебе Громов?
* * *
Сашин отец подобрал мне компьютер нужной конфигурации, но хуже, чем у Саши, потому что у нас оказалась мало денег.