— Прости, — буркнул Медведь, вставая.
Оправдываться не стал, объяснять тоже — да и зачем? Ведана промолчала и схватилась за протянутую ей руку. Он тащил её наверх всю дорогу, ни разу не отпустил, не позволил скатиться обратно. Нашлось и очелье, что висело, покачиваясь, зацепившись за ветку. А Ведана, надевая его снова, тронула кончиками пальцев царапину на виске, которую от холода, сковавшего кожу, даже и не почувствовала сначала. И крови тоже не оказалось. Она прикрыла её краем платка, чтобы не показать Медведю, и они, совсем отряхнувшись от снега и оправившись, пошли дальше.
Теперь Ведана была осторожнее: от старосты старалась не отставать и смотрела под ноги гораздо усерднее. Скоро тропка свернула и начала сползать в низину, растворяясь. Проступили сквозь снег тёмные пятна подмёрзшего болотца. Но дорожки тут никакой особой не было: знай смотри, чтобы ноги не промочить. Лес кругом снова стал гуще и старше, видно, это был след совсем старого земного провала, уже давно оплывшего и заросшего. Но рядом с ним иногда случались и другие.
И Ведана хотела уж спросить, долго ли ещё идти, как увидела, что нет. Между вздымающихся в человеческий рост земялных покатых стен стоял чур Велеса, очень старый, потемневший и рассохшийся, особенно сильно у верхушки. Едва обозначенный в руках его посох казался просто трещиной на теле обтёсанного когда-то очень давно ствола. Глаза бога под клыками, спускающимися к бровям из пасти медвежьей шкуры, что была надета на его голову, смотрели не строго, а спокойно и мудро. Ведь он многие десятки лет стоял тут и глядел в гущину леса, в самые его глубины, видя то, что человеку неведомо.
Медведь замедлил шаг, вцепившись взглядом в изваяние Велеса, и постепенно остановился, чуть склонив голову. Негромко он обратился к покровителю и поклонился. Заговорил размеренно, явно ведая, что делает и в каком особом порядке делать это надобно. И всё это время Ведана просто стояла за его спиной и наблюдала за каждым его движением, прислушивалась к каждому слову и повторяла их про себя. Казалось, староста разговаривает с самым древним пращуром, наполняясь особым чувством, словно не с богом, многомудрым и древним, а пращуром, которого не видел никогда, но с которым ощущает прочную связь. Многие старейшины в общинах были ещё и волхвами, но сам Медведь таковым ещё не стал. Может, и ждал его этот путь дальше, как наберётся он возраста и жизни побольше насмотрится — но и сейчас он вознёс славление богу правильно и почтительно, испросил разрешения провести обряды все, которые Ведана, гостья на этих землях, но жрица, уже давно говорящая с богом-мудрецом, посчитает нужными. Слушать бы его и слушать, чувствуя, как растекается в груди прохладным молоком то самое чувство, что однажды познав, уже не забудешь никогда: знание, что тебя видят и слышат. И пусть деревянные губы чура не могут шевельнуться, отвечая, а особый слух, то ли сердечный, то ли душевный, всё одно улавливает его голос.