Я оборачиваюсь, гневно смотря на Шелеста, и с его лица пропадает всяческая улыбка. Он как-то странно меня рассматривает, а на пороге актового зала слышатся голоса. Сейчас толпа выйдет в коридор и увидит мое заплаканное и перепачканное кровью лицо. Я смотрю сквозь Богдана на двери зала, понимая, что мне не миновать неизбежного. Кажется, сегодня моя маска будет сорвана, а статус подорван безвозвратно.
Шелест хватает меня за руку, притягивая к себе.
– Пошли, – где-то над ухом.
Мы быстро сбегаем вниз по лестнице, забегая в какое-то небольшое помещение, похожее на склад инвентаря.
– Сиди здесь, – командует, усаживая меня на стол в углу, – я сейчас приду.
Минут через пять он возвращается с салфетками и бутылкой воды. Протягивает мне салфетки, открывая пластиковый флакончик.
– Это был твой отец? – встает напротив, практически устраиваясь между моих ног.
Я киваю, вытирая кровь, но она продолжает течь. Богдан отбирает у меня салфетки, надавливая пальцами на мой затылок.
– Наклонись, – командует, – теперь зажми ноздрю пальцами, только сильно. Гера, делай, как говорю, – повышает голос, и я слушаюсь.
Сижу так минуты три, может быть, четыре. Богдан все это время держит мою голову, но уже не давит, его ладонь просто покоится на моем затылке.
– Поднимайся, разжимай, – отнимает мою руку от лица, – молодец, Умка, хорошая девочка, – смачивает салфетку водой, быстро вытирая мой нос и подбородок.
Я сижу не шевелясь. Пальцы с дикой силой вцепляются в край стола, и меня немного потряхивает.
– Может, тебе к врачу? – выкидывает испачканные салфетки в какой-то мешок, стоящий неподалеку.
– Не надо. Не надо к врачу, – мотаю головой.
Я до ужаса боюсь врачей, они никогда не говорят ничего нужного, но заставляют есть таблетки, от которых нет никакого толка. У меня все равно продолжает идти кровь, если я нервничаю… они не помогают. Нет.
– Ладно. Тебе надо посидеть немного, – садится рядом со мной, – тебя трясет.
– Это сейчас пройдет, – облизываю губы, чувствуя, как немеют пальцы.
– Часто?
– Что?
– С тобой происходит такая фигня, часто?
– Бывает. Это подростковое, говорят, что пройдет.
– Тебе скоро восемнадцать лет, какое подростковое? – пренебрежительно вскидывает бровь.
– Это не твое дело, это тебя не касается. Чего ты ко мне пристал? Иди, вон, Куликову доставай.
– Да как-то неинтересно уже Куликову доставать. Ах да, я же шел напомнить тебе про наш уговор. Как будешь с Сомовым расставаться?
– Не буду, – надуваю щеки, – я с тобой ни о чем не договаривалась, – строю из себя дуру.
– За*бись позиция.
Богдан вновь встает напротив меня, внимательно всматриваясь в мое лицо.