И все же он сказал ей, что не позволит ей спрятаться от него, и это было взаимно. Он тоже не собирался прятаться от нее.
Она протянула руку и схватила его за предплечье, обхватив пальцами тугие, твердые мышцы бицепса и крепко сжала.
— Я знаю, ты очень стараешься отрезать себя ото всех. Словно держишь себя взаперти. Но тебе уже не пять, Лукас. Также тебе и не тринадцать. Ты не возьмешь зажигалку и не сожжешь все дотла, если разозлишься.
Он замер, отвернувшись от нее, напряжение в его руке заставило ее почувствовать себя так, словно она держалась за стальной прут.
Возможно, было глупо продолжать говорить, вспоминать ужасное, болезненное прошлое, которое он пытался оставить позади. Но она и так уже сказала слишком много и не могла остановиться.
— Ты никому не причинишь вреда, и я думаю, ты это тоже знаешь. Так когда ты перестанешь наказывать себя за то, что сделал в детстве? Потому что это то, что ты делаешь. Ты отрезаешь себя, закрываешь себя. Говоришь себе, что тебе нравится быть одному, что тебе нравится умственная дисциплина, чтобы держать себя в руках, — она крепче сжала его, чувствуя, как напряглись его мышцы, готовясь вырваться. — Но это неправда. Это не потому, что тебе нравится. Это потому, что ты чувствуешь, что не заслуживаешь ничего большего, ничего лучшего, не так ли?
Он не двигался, стоял молча, словно просто ждал, когда она его отпустит.
Ты гребаная идиотка. Ты сказала слишком много, и теперь все испортила. Все дело в том, что ты именно этого и хотела, не так ли?
Да, это было то, чего она хотела. И да, возможно, было эгоистично подталкивать его к этому. Пока она не закрылась.
— Но ты этого заслуживаешь, Лукас, — продолжала она. — Ты знаешь это. Ты хороший человек, и тебе не все равно. Тебе не все равно. Я знаю, ты так стараешься скрыть это, но я все равно вижу. Привез мои картины, слушал, как я рассказываю о своем отце, говорил, что я красивая. Даже тот факт, что ты здесь защищаешь меня только потому, что твой отец сказал тебе, что я в опасности — знак того, что тебе не все равно. Потому что ты не должен был все это делать. Ты мог порвать это письмо и позволить этим придуркам забрать меня. Пытать меня…
Он отпрянул, с легкостью вырвавшись из ее хватки. Затем его руки легли ей на бедра, и он прижал ее к стойке, окружив запахом чистого мужского пота и пряностей, присущим лишь ему, Лукасу. Его взгляд был темно-сапфировым, полным гнева, боли и вины, всех эмоций, которые он скрывал от остального мира.
Но не от нее. Он не прятался от нее.
— Не говори так, — слова были хриплыми. — Не надо.