— Молчи, — говорила ей мать, когда она была слишком громкой или слишком счастливой. Слишком злой, слишком грустный. Слишком вообще. — Твой отец работает. Он не любит шума.
А когда она была маленькой, то старалась вести себя тихо. Но когда горечь отца начала окрашивать ее жизнь, как полоса черной краски в чистый белый цвет, превращая все в серое, она перестала быть хорошей, тихой девушкой, которая все время держала себя под контролем. Вместо этого она позволила себе быть дикой.
Иногда это было хорошо, но чаще нет. Как сейчас, например.
Теперь она не могла избавиться от ощущения, что ей снова тринадцать, что ее мечты разбиты еще одним безразличным мужчиной.
Схватив сумку, она бросила в нее одежду, даже не обращая внимания на то, что это было. Затем она пошла в ванную за зубной щеткой, задержавшись лишь для того, чтобы смахнуть в сумку остальные туалетные принадлежности, включая свою коллекцию лака для ногтей.
Снова выйдя, она взяла сумку, затем сумочку. Она заставила себя встретить равнодушный взгляд Лукаса Тейта и на этот раз даже не пыталась скрыть ярость.
— Я знаю, что ты пытаешься защитить меня. И я знаю, ты думаешь, что моя жизнь важнее, чем мое искусство. Но без искусства моя жизнь ничего не стоит. Просто помни об этом.
Он посмотрел на нее долгим холодным взглядом, и у нее создалось впечатление, что страстные слова просто отскочили от него.
— Тогда следуй за мной.
А чего ты ожидала? Что он передумает?
Конечно, нет. Потому что никто никогда этого не делал. Она сказала Гриффину, что не хочет, чтобы он снова уезжал, что устала от одиночества, но он не послушал ее. Он вернулся, даже не поговорив с ней об этом. И когда отец отказался принять предложение бабушки и дедушки оплатить для нее колледж искусств, они не стали спорить.
Лукас был просто еще одним в длинной череде людей, которым было наплевать.
Единственным, кто заботился о ней, была она сама, что делало эту ситуацию, где она была во власти чужих решений, гребаным кошмаром.
Она не хотела никуда идти с ним. Ей хотелось кричать в его обтянутую кожей спину и швырять вещи. Или сидеть на полу и не двигаться. Пусть посмотрит, сможет ли он поднять ее и вынести из здания.
Но она ничего этого не сделала. Она молча последовала за ним по коридору к лифту и спустилась на первый этаж. И она последовала за ним туда, где он припарковал свой мотоцикл, села, когда он сказал ей.
И когда он сказал ей держаться за него, она повиновалась. Без слов. Чувство, будто она каким-то образом предала себя, сдавшись.
На этот раз поездка не была захватывающей, и она ничего не почувствовала, когда он припарковался на подземной парковке под белым зданием, а затем повел ее к лифту. Лифт был намного лучше, чем в ее доме, и они поднялись на верхний этаж. Но она не замечала этого.