А Сэмэл с Танитой, увлечённые Танцем, уже забыли о странной выходке их подружки Ланы. Она ведь всегда рвётся в первые ряды, это всем известно. Вот и теперь выбилась в звёзды Поона, став знаменитой танцоркой. Ну, что ж, успехов ей! Хотя могла бы и не нервировать публику. Ведь поначалу это был просто бульк, а не Танец! Мало ли что сюжет шоу такой! Но нервы друзей могла бы и поберечь — предупредить их о своём сногсшибательном замысле. Придонный катась, а не Лана!
Глава 2. Ловцы
Он не знал, сколько ему витков. Да и зачем их считать? Это люди отмечают завершение каждого прожитого ими лично года-витка как невероятно важное событие. Причём, чем больше этих витков, тем им грустнее. Какой в этом смысл?
Хотя он ещё помнил времена, когда и сам считал свои витки. Тогда таких, как он, разумных головоногих моллюсков на этой планете было много. И обретать индивидуальность помогало не только имя, выбор которого был ограничен историческими традициями и фантазией родителей, но и число витков прожитой жизни, то есть — возраст индивида. Допустим, в твоём окружении было несколько Саниэнов, но они рознились числом витков. Так и говорили — Саниэн, который четырёхсот витковый: Саниэн мэ ти-тан го. А сейчас его звали просто — Оуэн. Безо всяких там «го». Потому что называть его, как бы то ни было, сейчас было некому. Имя это всё, что осталось ему от той давней, очень давней, жизни. А число его личных го… Зачем их считать, если отличаться уже не от кого? Ни одного Оуэна на планете — впрочем, как и Саниэна — больше не было. Когда-то ему было пятьсот тысяч витков — Оуэн мэ до-мэн го, но он уже давно сбился со счёта этих го…
«Почему Творец дал мне такую длинную жизнь? — в который раз спросил себя Оуэн, сидя в своей пещере, расположенной неподалеку от некоего южного острова. — Зачем я вообще живу, если я никому не интересен? — Он виновато покачал головой, устыдившись себя. — Опять хандра? Унылое настроение недостойно звания морского философа, каковым я себя считаю. Я ведь догадываюсь — зачем? Мне, как и каждому мыслящему существу, надо постигнуть смысл жизни. А для этого необходимо научиться воспринимать все перипетии судьбы с философским спокойствием. И быть благодарным Творцу за то, что Он дал мне это время на постижение истин. И в моей жизни есть смысл. А одиночество… Путь философа всегда одинок. И тот, кто уходит вперёд, не имеет попутчиков. Это путь сильных. Буду считать, что я добровольно избрал его. Но как же труден мой путь! — не удержавшись, вздохнул он. — Я ведь начал его совсем в ином мире — в Великом Океане, моей прародине… Мировия — нарекли его люди, обнаружив его древние знаки, мы же называли его — Тоо-Тэто-Кан: Великий и Могучий Поток. Потому что наш Океан был живым и постоянно двигался. Когда-нибудь и я уйду в бескрайний Океан Света — туда, куда ушёл мой род. В Иной Океан. А каков он и что там, за гранью реальности, я до сих пор не знаю. Мои соплеменники говорили — там, в Океане Света, объединившись с Творцом, каждый из нас постигает Истину — всё то тайное и вечное, что скрыто за границами материального мира. Как радостно мне будет понять всё то, что влечёт и мучает меня здесь: смысл существования, законы мироздания, истоки и цели возникновения вселенных… Но мне, наверное, сначала надо постараться понять и осмыслить всё это самому. А иначе — зачем же Творец подварил мне столь долгую жизнь? — Оуэн снова вздохнул. — Надо учиться быть беспристрастным. Ведь Истина не даётся не сдержанным. А это не просто. Ведь каждым существом, живущим по законам этого мира, управляет инстинкт самосохранения. Он и внушает ему постоянную тревогу за себя — возможности жить и быть в безопасности. Но я всё ещё не научился полностью нейтрализовать эту тревогу. Разве что вот тут, в тишине пещеры, где в безопасности так легко думается о смысле жизни. Здесь я вне эмоций. Но какова в этом моя заслуга? Ведь за пределами этой самой жизни многое по-другому. Но иногда и здесь это удаётся — свести два непересекающихся мира воедино. Но это удаётся лишь иногда и если ты бесстрастен»…