Рут отчаянно размышляла над тем, что же ей делать. Высосать яд? Если он вообще был? Не убъет ли это ее? А может уже слишком поздно? Она даже не могла принести ему воды. Если он проболеет день или два, они, возможно, выживут. Если дольше, то у нее могут возникнуть проблемы. Она знала, как добраться до ручья, как достать орехи и корни, но на этом все. Она не могла идти без него, не могла лазить по деревьям или ломать их, выискивая съедобную мякоть внутри. Она не хотела, чтобы он выздоровел и нашел ее полумертвой, к тому же ему понадобятся еда и вода.
Она потрогала его лоб, у него определенно поднялась температура. Не зная, что еще сделать, она выбежала наружу и собрала как можно больше листьев, чтобы ему было удобнее, крикнув ему куда она пошла, чтобы он знал, где она. Закончив, она попробовала лизнуть рану, вернувшись к идее высосать яд, и ей показалось, что она почувствовала какую-то странную горечь, которой раньше на его коже не было. Проклятье. Она решила, что должна попытаться его спасти, и, наклонившись к его руке, накрыла губами колотую рану и стала высасывать яд. Он тут же застонал от боли и оттолкнул ее от себя так грубо, как никогда прежде, обессиленно упав на листья и тяжело задышав. Сейчас он был весь покрыт испариной. Судя по тому, что он не мог контролировать свои действия, она догадалась, что он начал терять связь с окружающим его миром, когда началась лихорадка. Она сомневалась, что смогла высосать достаточное количество яда, чтобы ему помочь, поскольку рана, судя по внешнему виду, распухла, и если она причиняет ему такую боль, что он пытается отбиться от нее, впав в беспамятство, он может серьезно покалечить ее.
У нее не было ничего, чтобы наложить жгут, ничего, чтобы ампутировать ему руку, как в кино. Ей не хотелось верить, что она способна искалечить его таким образом, но она решилась бы на этот шаг, лишь бы это помогло спасти ему жизнь. Она подползла к его голове и положила ее себе на колени. Она гладила его по волосам и несла бессмысленную чепуху о том, что с ним все будет в порядке, прекрасно осознавая, что он этого не понимает, но считая, что ее голос сможет успокоить его.
Время шло, и Рут забеспокоилась, когда Грон начал бредить. Он метался и размахивал руками, говорил и кричал на своем языке, иногда сердито, иногда отчаянно. Она утихомирила его, погладила по голове и зарыдала. Она не могла сдержать слез, видя его таким и страшась, что он умрет. Она не могла видеть его боль, он был слишком важен для нее, это милое лицо, того, кто оберегал ее, любил, нес на своей спине, перемещаясь от одной кроны деревьев к другой. Она нуждалась в нем. Ей нужно было, чтобы он поправился, поэтому она твердила об этом снова и снова, понимая, что говорит больше с собой, нежели с ним, но не останавливалась.