На семи холмах (Кекова) - страница 3

который увидел высокие горы,
среди их подножий — великое море.
      Я буду волною — и голос услышу,
что каменным гулом идет по ущелью:
о, Кто Он, устроивший небо, как крышу,
а землю соделавший нам колыбелью?
      Что создано Словом — то сделалось светом,
что было молчаньем — молчит без усилья…
Он, жизнь подаривший различным предметам,
и рыбам — их перья, и птицам — их крылья,
      и льву — его силу, и зяблику — слабость,
и иволге голос, и хобот тапиру,
земному созданью — плавучесть, крылатость
и дивную святость небесному миру,
      где Он укрывается — в брачном чертоге
за видимой гранью закатного неба,
а может, стоит у тебя на пороге
и просит, как нищий, водицы и хлеба?
      Как Господа славит содружество птичье —
кукушка на иве, кулик на болоте,
а Он улыбнется, скрывая величье
и свет Божества под покровами плоти.
      И грянут, как молния, ангелов хоры:
«Великому счастью предшествует горе!»…
Внутри океана — высокие горы,
среди их подножий — великое море.
* * *
      Муравьи ли меня между делом
спросят, строя свои города:
— Где душа, не покрытая телом,
обитает в преддверье Суда?
      Или, может быть, бабочка мая,
глядя бархатной черной каймой,
ничего мне не скажет, немая,
только сядет на численник мой?
      Или, может быть, ангелов племя,
вдруг слетевшихся в сад
небольшой,
нас утешит: в последнее время
будет тело покрыто душой?
      О, любимые! Если б могли вы
видеть, лежа в прохладной земле,
как цвели вавилонские ивы,
как играла вода в хрустале!
      Если б вы, драгоценные, знали,
как в трехмерном пространстве
земном
мы рыдали — и вас поминали
нежно-алым церковным вином!
      Минет все, что звалось
круговертью,
и, неведомым светом дыша,
будет тело очищено смертью
и огнем осолится душа.
      И невестой в сияющем платье,
не скрывая фатою лица,
ты пойдешь — и откроют объятья
руки матери, сердце отца.