О Раю, Раю (Кекова) - страница 2

На первую страницу
в этажерке, в буфете, в салфетке для столика
и в бутылке — неверной жене алкоголика,
в одеяле верблюжьем и в стоптанных тапочках,
в блюдцах, чашках и мыльницах, в ковриках, тряпочках,
в их фактуре, структуре, в их нежной материи
совершаются взрывы, миракли, мистерии,
в глубине их огонь негасимый скрывается,
и над ними дымок, словно змей, извивается.

Фотография

В суматохе, и шуме, и гаме
искупались в пыли воробьи.
Заболоцкий в очках и пижаме
тихо думает думы свои.
Он сидит, как в больничной палате,
у окна и не смотрит на нас,
но от ангела в белом халате
не отводит встревоженных глаз.
Да, Лодейников был на свободу
им отпущен — обманщик и лжец,
отвратительных таинств природы
соглядатай и тайный певец.
Но ведь есть и другие поступки —
ведь не зря же он Богом храним!
…И Мадонна в цигейковой шубке
на вокзале замечена им.

* * *

Отправляясь молча для разборки
в ад, в его разинутую пасть,
поскользнуться на арбузной корке
и на городской асфальт упасть.
И увидеть очертанья рая —
этот заповедный материк,
и лежать в пыли, благословляя
данный Богом перед смертью миг.

* * *

Тихону Синицыну

Вот к насекомому далай-ламе
движется подданных легион:
бывшие гусеницы с крылами,
мухи, ставшие вдруг орлами,
жук, и кузнечик, и скорпион.
Что это значит в контексте лета,
в час появления саранчи,
для начинающего поэта,
в Книге Закона или Завета
в слове открывшего икс-лучи?
Как же он рад своему открытью!
Видит он в слове парад планет…
Но, подчиняясь сему событью,
вырвавшись в мир, с небывалой прытью
снова летит саранча на свет.
Всё, что скажу я, звучит фальшиво —
но почему-то душа болит,
и между веток паук, как Шива.
тонкими лапами шевелит.

Цикада

Тополь, житель соседского сада,
ночью выглядит как саудит,
а в его одеянье цикада
пилит сук, на котором сидит.
Этот звук мне напомнил другую
жизнь в системе иных величин —
и волну безнадёжно тугую,
и тоску без весомых причин.
Пыль казалась похожей на перхоть,
в сердце прятался маленький ад,
и хотелось уехать, уехать
от безумного треска цикад.
Кровь хлестала из каменной вены,
и, как некий цветок, вырастал
в зоне смерти, любви и измены
диких слов безупречный кристалл.
А в кристалле, как в образе ада,
размышляя о зле и добре,
в бороде у Иуды цикада
тихо в лунном спала серебре.

* * *

Две невинных бабочки-малолетки
превратятся скоро в прекрасных дев.
Богомол зелёный сидит на ветке,
пару тонких лап к небесам воздев.
Муравей молчит и глаза таращит,
чтоб прочесть иероглифы «ян» и «инь»,
а рыбак из озера невод тащит,
там танцуют щука, судак и линь.
А иная рыба мелка, как сдача, —
потому не тратит он лишних слов…
Но его добыча — моя удача,
Следующая страница