— Чушь собачья, — прорычал он. — Я не виню себя.
— Нет, винишь. Думаешь, я не смогу узнать вину, если увижу ее? Учитывая, что она была моей лучшей подругой так много лет? Если бы ты вернулся на десять минут раньше, ты бы смог остановить его. Если бы ты отказался поехать в Чикаго и не изменил решения, он бы отложил исполнение своих намерений и вовсе отказался бы от них. Что бы ты ни сделал, ничего не изменило бы его решения. Ты сказал, он уже все приготовил к тому времени. Тогда он уже решился, и твоей любви к нему и его к тебе было недостаточно, чтобы удержать его.
Последнее предложение замерло в воздухе комнаты. Его бирюзовый взгляд опалил ее своей интенсивностью, но она не собиралась отводить глаза.
— И абсолютно нормально сердиться на него за это, Люк. После нашего разговора в Сиэтле я вернулась к себе в комнату и признала, что все эти годы тайком злилась на младшего брата за то, что он прыгнул тогда в бассейн. Ему следовало быть осторожнее. Но злиться на него нормально, потому что я скучала по нему. Я любила его. Твой отец оставил тебя. Он не смог выдержать, даже ради тебя. Сердиться на него не значит, что ты любишь его меньше.
Его хватка на ее запястьях усилилась, сжимая почти до боли. Она зашла слишком далеко? Слишком рано?
— Люк, я...
Его рот накрыл ее, крадя слова, которые она собиралась сказать. И ее дыхание. Этот поцелуй... был нежным. Легким. Практически благоговейным. Не менее захватывающий и мощный, чем его обычное эротическое нападение, но... другой. Она открылась ему навстречу, покоряясь его ни с чем несравнимой страсти, как она делала всегда. Но пару мгновений спустя она отстранилась, обхватила его лицо руками, наклонила его. И взяла контроль в свои руки.
Она прикоснулась губами к его лбу, глазам, шраму, каждой щеке, подбородку. Когда он попытался снова овладеть ее ртом, она уклонилась и продолжила свой путь по его челюсти, вниз по сильному горлу до ямочки на его ключице, виднеющейся в распахнутом воротничке рубашке. Его аромат и вкус — свежего дождя после бури и теплой кожи — распалили ее желание от тлеющих углей до жаркого, пляшущего пламени.
Неожиданно ставшими неуклюжими руками она расстегнула его рубашку, пуговицы, казалось, ужались в размере, пока она с ними возилась. Наконец, она скользнула руками под полы рубашки и обхватила его за плечи. От ощущения упругой плоти над твердыми мускулами у нее перехватило дыхание, она стянула рубашку с его плеч. Когда рукава застряли на его запястьях, он сделал быстрое движение, избавляясь от запонок, и скинул рубашку полностью.