— Вина висела на мне тяжким грузом два года, — продолжил Джейсон, врываясь в ее самобичевания. — Я больше не мог продолжать жить обманщиком. Это поглотило меня, приходя домой, встречая тебя и твою мать, и знать, что я, в общем-то, преступник. Но все же, это не стыд заставил меня пойти в ФБР, — Джейсон взглянул на Лукаса, который не проронил ни слова с тех пор, как она вошла, а потом вернул свое внимание к ней. Усталость подчеркнула морщины на его лице, и, хоть с его признания прошла лишь пара дней, он казался много старше. — С тех пор, как я встретил Лукаса, что-то в нем меня напрягало. И только после свадьбы я понял, что именно. Он похож на своего отца, Роберта Эллисона.
Она рискнула бросить взгляд на Лукаса, обеспокоенная тем, что упоминание имени отца из уст Джейсона могло привести его в ярость. Но Лукас остался недвижимым как статуя, выражение его лица не поддавалось прочтению.
— Я всегда задавался вопросом, что же случилось с сыном Роберта, — произнес Джейсон. — И после свадьбы Терри и я провели небольшое расследование — очень непростое расследование. Это заняло очень много времени у наших детективов, но мы обнаружили, что он возродился Лукасом Оливером, мужчиной, за которого внезапно решила выйти моя дочь. Все кусочки быстро сложились между собой после этого. Твой разговор с Терри о компании, твое внезапное решение о замужестве. Ты сделала это для меня. Чтобы защитить меня.
Лицо Джейсона исказилось от боли, в унисон с судорогой в ее груди.
— Сидней, я делал в своей жизни вещи, которыми не горжусь. Много прискорбных вещей, — прошептал он, и она спросила себя, думает ли он о человеке, которого когда-то называл лучшим другом. — Но было бы непростительно позволить тебе заплатить за мое преступление, мой грех. Поэтому я сдался ФБР, чтобы ты освободилась. Мы — эта семья, ты — понесли так много потерь. Я не позволю испытать тебе еще хоть минуту такого. И я сожалею, что тебе пришлось такое пережить ради меня, и от меня в прошлом, и сейчас, — он вытянул руки вперед ладонями вверх и разглядывал их прежде, чем перевести на нее усталый, грустный взгляд. — Милая, твоя жертва заставила меня осознать, что мне следовало быть лучше, поступать лучше. Но это также заставило меня признать, что я не был абсолютным злом, поскольку смог вырастить замечательную, самоотверженную женщину, как ты. Сидней, ты заслуживаешь жизни, наполненную счастьем. Ты заслуживаешь любви.
Слезы защипали ее глаза, а шок приковал ее к подушке дивана. Он пожертвовал чем-то ради нее. Ради ее будущего.
— Папа, я… — она запнулась, покачала головой. — Спасибо, — сказала она, наконец, хриплым голосом.