Он смотрит на Рафаэля, качая головой.
Роза поднимает пенал и снова погружается в свое занятие. Но на этот раз у нее ничего не выходит, и она сует крышку не тем концом.
— Возьмите-ка у нее пенал и вставьте, — предлагает Павлов, — да так, чтобы она не видела, как вы это делаете.
Человек, находящийся в вольере, отнимает у Розы пенал и, повернувшись к ней спиной, начинает вставлять крышку. Роза преображается. Она вытягивает все тело, вертит головой, пытаясь увидеть то, что ей не показывают. Брови приподняты, тонкие губы вытянуты вперед, в глазах светится нестерпимое любопытство.
— Какая настойчивая любознательность! — восхищается Павлов. — Вот вам зачаток того, что у нас с вами создало науку, — обращается он к спутникам.
— Я давно поражался, — разводит он руками, — каким образом человек ухитрился вырыть такую яму между собой и животными. Вы возьмите нашего постоянного спутника — собаку. Ее сходство с нами поражает. Возьмите строение органов. Возьмите всю их деятельность — определенно то же самое. Работа мозга — тут мы просто умнее ее, хотя и она тоже не дура. Как же можно говорить, что имеется какая-то поражающая разница!..
Некоторые исследователи считают, что вся деятельность собаки исключительно ограничена инстинктами и что дальше их она никаким манером не идет, — с возмущением продолжает Павлов. — А у нас, видите ли, вместо инстинктов — психика. Человек не понимает, что психика неотделима от инстинктов, то есть, по-нашему, сложных безусловных рефлексов, не понимает, что она из них развивается. Вот вам, — Павлов указывает палкой на Розу, закрывшую наконец пенал, — совершенно отчетливая любознательность, или на нашем языке, ориентировочный, исследовательский рефлекс. А из этого рефлекса выросла наша любознательность, она есть продолжение и расширение его.
Конечно, рыть непроходимую пропасть между человеком и животным миром — значит заменять науку сказкой об особом, «божественном» происхождении человека. Но, с другой стороны, приписывать человеческую психику животному, даже самому высшему, — нет, это тоже не наука.
О «специальной интеллигентности» обезьян сообщили миру как о величайшем открытии американец Иеркс и немец Келер.
В их опытах обезьяны обнаруживали прямо-таки сверхъестественную умственную одаренность.
Обезьяны, оказывается, «понимали» предложенную им задачу, «размышляли» над ней, находили решение.
Это была будто бы совершенно особая способность, не свойственная низшим животным. Иеркс и Келер с пренебрежением отказывали собакам в этой способности. Здесь — низший тип работы мозга, всего лишь «ассоциационный процесс».