Еще ступень — и на ней мышление человека.
В его основе те же временные связи, те же ассоциации, что у обезьяны и у собаки.
Но на этой основе — необозримо огромное здание человеческого сознания. Оно все целиком, без остатка, также состоит из временных связей, из ассоциаций. Но эти временные связи создаются не только сигналами от предметов, которые воспринимает обезьяна или собака, а и сигналами сигналов — словами.
Между обезьяной и человеком нет пропасти. Обезьяна и человек принадлежат к единому миру живой природы.
Но человек поднялся на новую, высшую ступень развития. Он живет новой жизнью, поднявшей его над животным миром.
Он — человек. В отличие от животного, он не только приспосабливается к условиям жизни, но и условия жизни приспосабливает для своих потребностей. Он трудится, и его труд изменяет природу. И неотделимо от труда и вместе с ним растет и крепнет могучее средство общения людей между собой — орудие познания природы: человеческое слово, речь, вторая сигнальная система.
Девятый десяток… А мысль Павлова, нетускнеюще ясная, с той же неукротимой энергией продолжает атаковать последние рубежи, за которыми укрывается противник.
Он все тот же — хитрый, маскирующийся новыми учеными словами, надевающий разнообразные личины, но отчетливо видимый Павлову во всей своей неизменной сущности.
Когда-то он в лице английского физиолога Шеррингтона, любезно осклабясь, приветствовал Павлова в зале сената в Кембридже.
Это было в 1912 году. Павлов представлял русскую науку на двухсотлетнем юбилее Лондонского королевского общества — английской академии наук. Из Лондона его пригласили в Кембридж — на торжественную церемонию посвящения в почетные доктора Кембриджского университета.
Что и говорить, церемония была пышная.
Павлова подвели к высохшему, подобно мумии, чуть ли не столетнему канцлеру, затем водворили на почетное место за столом сената.
Радостным был неожиданный подарок от студентов Кембриджского университета.
Большая белая игрушечная собака, утыканная резиновыми трубками, закачалась перед его лицом. Павлов поднял глаза. С хор смотрели на него дружески улыбающиеся молодые лица, приветственно махали и аплодировали десятки рук. Павлов отцепил собаку, добродушно покачал головой. Шутка ему понравилась больше всей церемонии.
— Содружество души и тела! — язвительно пробормотал он запомнившуюся ему фразу из речи оратора при посвящении. — Нечего сказать, хорошее представление о моих работах!
Шеррингтон с улыбкой наклонился к уху Павлова.
— А знаете, — сказал он, — ваши условные рефлексы не будут иметь успеха в Англии.