Змей сделал жест рукой и Денис разлил по рюмкам.
— Замерли, лежим. Слышу, машины остановились, толпа спешилась. Говор и английский и арабский. Из их разговоров понимаю, что они толкуют об одном — снайпер, снайпер. Шаги и голоса всё ближе, сердце аж из груди вырывается, ну, думаю, сейчас они меня по стуку сердца и услышат. Сжал на гранатах усики. По доскам кто-то прошел, под которыми мы лежали. У меня от напряжения аж круги красные перед глазами. И тут кто-то из моего доблестного и героического войска как бзднёт! Да еще громко так!
— Командир, — возразил Бурый. — Это душара бзднул, который над тобой стоял! Чего ты на нас наговариваешь?
— А то я не слышал, откуда треск донёсся — сверху или снизу? — под общий хохот возразил Змей. — Я пистолет в половицу упер, и уже хотел было из духа решето делать, как его там свои же товарищи засмеяли… они поржали немного и вышли наружу. А я лежу в тесноте и в пыли, и счастью своему поверить не могу… что жив остался.
— Я же говорю, — вставил Бурый, — что это душара бзднул! Вот они же его и засмеяли!
— Ага, — ответил Змей. — Только запах был от свиной тушенки, которую мы на завтрак ели! Значит, кто-то из вас. Факт.
— А что потом было? — спросил Паша.
— Я через полчаса высунулся, послушал, потом осмотрелся — уехали они. Чую — что-то не так. Внимательно стал смотреть под ногами, и точно — на выходе они "клеймор" поставили — коснулся бы ногами хлама, которым проём был забит, и порвало бы меня на куски. Потом еще одну мину нашел. Ночью нас эвакуировали. Прямо в бурю. Водила на "Тигре" по навигатору шел, ничего перед собой не видя. Просто красавчик!
— Какой у тебя личный счет? — Паша задал вопрос, который в другой ситуации мог бы задающему стоить сломанной челюсти или разбитого носа.
— Пятьдесят шесть, — спокойно ответил Змей и улыбнувшись, добавил: — Уже давно пора мне "звезду Кадырова" давать, да всё никак…
Разговоры перетекли на бытовуху, на особенности местного климата и наконец-то коснулись взаимоотношений с местным населением.
— А что тут с женщинами? — спросил Миша, известный в бригаде под прозвищем "ненасытный гардемарин".
— О, — вдруг рассмеялся Змей. — С этим тут нужно быть аккуратнее. А то по первости, тут, говорят, такие страшные дела творились — хоть стой, хоть падай… вон, Бурый расскажет.
— Чего сразу Бурый? — возмутился "студент-строитель".
— Ну, ты же, а не я, был близок к позору… — сказал Змей.
— Ну ничего же не было! — еще пытался сопротивляться Бурый, но уже было ясно, что историю свою рассказать ему все же придётся.
— Но могло! — сказал Змей. — Давай, не стесняйся! Здесь все свои!