Данила замолчал. Молчали все. Под потолком, жужжа, кружили мухи, Светла за спиной всхлипывала, закрыв лицо платком.
— Ни хрена себе! — Прошептал я, — а нам что ж рассказал?
— Ныне Бурей дозволил.
Я резко обернулся на Светлу, та с легкой улыбкой проговорила:
— Я уж давно знаю что вы с Володей не тутошние, а вот о Даниле не догадывалась. Не бойтесь, я никому…
Обстановку разрядил детский плач и лай собаки. В горницу, по детски не уклюже перешагивая порог, плача огромными слезинами, зашла дочка Настя:
— Тятя, мама, — всхлипывала она, крутя грязными кулачками глаза, — Петя Натю попу клюк.
— Что-что? — Не понял Данила.
— Пятух в попу клюнул. — ответила жена и повела дочку к кадке умыться.
— Настя, а Люля за тебя заступилась? — Спросил Данила.
— Да. — Резко констатировала малютка сквозь мамины умывающие ладони, — Люля на петю ав, ав, ав. Петя на заболе сидит и боися.
Мы засмеялись. В хату зашла лохматая Лю, дождавшись Настю, лизнула её в щёку и вывела на двор кормить птиц.
— А что ж мы Бурею понадобились? — Спросил я.
— А хто его знает, можт узнать что хочет. — Задумался Вовка.
— А когда?
— Ноня звал. — отозвался Данил.
— Ну давай сходим, может чем пособим. — Согласился я. — Светлушка, мы до Бурея обернёмся.
На окраине селения, под лесом нас ждал Доброшка. Он уже был не тот восьмилетний мальчуган, он был подросшим, посерьёзневшим подростком.
Как же он догадался что мы идём, подумал я, но спрашивать не стал.
…Пройдя ельник, мы подошли к осиновому коридору. Конские черепа глядели на нас пустыми глазницами как бы спрашивая: «А ты» (?) Я молча поздоровался и двинулся за Доброшкой, за мной шли друзья.
На поляне стояли прежние изваяния богов, горел большой костёр и на деревянном троне, от которого отросли ветки с молодыми листочками, сидел Бурей с посохом в руке. Возле него сидел тот самый человек, о котором говорил Данила. Он играл с мелкими косточками, какого-то животного иногда посмеиваясь.
— Встань чадо ПрокОш, пришли твои друзья. Они хотят с тобой выпить и поиграть. — Добродушно произнёс ведун, обращаясь к безумному.
Прокош подошёл к нам, оглядел, остановившись на мне спросил:
— Почему ты в печали? Я не хочу пить, давайте играть.
— Но они не будут играть, пока ты с ними не выпьешь. — Прозвучал, теперь уже властный, голос Бурея, отдавшись по спине мурашками.
Мужчина расстроился, что-то тихо промямлил и согласился. Я был поражён пустыми, глуповатыми глазами человека, который когда-то был смелым войном.
Доброга поднёс четыре берестяных кружки, одну подал персонально прокошу, три другие мы взяли сами. Молча выпили. Потом началось не вероятное. Безумец зашатался, лицо его покраснело, он заплакал говоря, что ему очень жарко, потом резко побелел и впал в беспамятство.