Из ниоткуда с любовью (Коммари) - страница 74

Васька обдумал услышанное, а потом спросил, при этом довольно резонно:

— Папа, а почему Советское Правительство не вызывало тебя раньше?

— Васька, я сам этого не знаю, и все время задаю себе этот вопрос. Почему оно не позвало меня, когда страна разваливалась, почему не позвало в 1991-м, когда растащили страну на кусочки. Я все время ждал — когда позовет, но оно почему-то не звало. Но вот тут позвало, наконец, так что надо идти.

Жена издала какой-то истеричный булькающий звук и убежала на кухню, а Васька подумал еще немного и спросил:

— Папа, а мне нельзя? С тобой? Я тоже хочу.

— Нет, ответил я. — Зовут только тех, кто давал присягу. А ты, брат, присягу пока никому не дал.

— А кому мне ее давать? И когда? Тут даже в армию не берут.

— Армии бывают всякие. Вот на Донбассе…

Тут я вспомнил Димку Попова, моего одноклассника, который погиб в прошлом году в ополчении под Луганском, и не стал развивать эту тему.

— Короче, завтра уезжаю, так что давай какое-нибудь хорошее кино посмотрим сегодня вечерком. «Офицеров» или «Добровльцев», например.

Васька согласился — он был немного странным мальчиком и голливудским фильмам предпочитал старое советское кино — при этом любое.

Я дособирал все, что нужно было, и вечером мы действительно смотрели старое, «ламповое и теплое», советское кино. А жена со мной не разговаривала вообще, зато обзвонила всех своих местных и российский подружек, чтобы сообщить им, что я окончательно двинулся.

* * *

В 12 часов я был на остановке. В рюкзаке лежал сухпай — все-таки жена сделала его и дала со словами: «Когда придешь домой через полчаса — я тебе в рот этот паек заколочу».

На остановке никого не было, потому что общественный транспорт в Европе дорогой, и все ездят или на своих машинах, или на велосипедах. А Васька был в школе — поэтому проводить меня не мог, хотя страшно хотел.

Ровно в 12 из-за поворота вырулил большой красный автобус. Для того, чтобы не было никаких сомнений, сбоку еще был красный флаг. Но мне достаточно было посмотреть на номер, чтобы понять, что это наш, советский, автобус:

67-42 ЛОК.

Такого написания номеров я не видел четверть века.

Автобус остановился, дверь открылась.

Мимо шел местный житель с собакой, и он так и замер с открытым ртом. И собака тоже замерла.

Я поднялся в салон. Там в глубине было еще пара незнакомых людей. Достав из кармана письмо от Советского Правительства, я показал его водителю, немолодому человеку в костюме и даже галстуке. Он надел очки, изучил листок, посмотрел на меня и кивнул:

— Садитесь, товарищ. Располагайтесь удобнее, нам еще несколько человек тут подобрать — и потом очень дальний путь.