Ведьмы не плачут

«Если судья хочет узнать, дано ли ведьме колдовское упорство

в сокрытии правды, пусть исследует, плачет ли она при допросе и пытке.

Ведьма не может проливать слез. Она будет издавать плаксивые звуки, постарается обмазать щеки и глаза слюной, чтобы представиться плачущей.

Свойство женщин — обманывать. Но нет ничего удивительного в том,

что вследствие лукавых происков Дьявола даже ведьма заплачет.

Пути Господни неисповедимы»

Hexenhammer, 1486

Каспар открыл глаза и тут же об этом пожалел. Новый день, прежняя тоска… лучше бы он вообще не просыпался.

Его комнатка напоминала размерами то ли шкаф, то ли гроб — тут разве что лечь можно было, а так толком и не развернешься. Разумеется, никакого окна, как и во всем проклятом подвале, где Каспар жил и работал. Вечный мрак, вечная сырость и отвратительные запахи. Ничего хорошего.

Юноша уже затруднялся припомнить, когда последний раз гулял на свежем воздухе, под ярким солнцем — или хотя бы просто под открытым небом, по улочкам вольного города в самом сердце немецких земель. Он точно мог сказать, что работает здесь недолго, но сколько именно времени?

Однообразные дни смешались, счет им был безнадежно потерян.

Вздохнув и помянув черта, Каспар оделся. Затем отворил дверь — крохотный проем, через который не мог пройти, не согнувшись. В большом помещении за дверью оказалось более-менее светло — горели свечи, но зато воняло еще сильнее. Плесенью, какой-то тошнотворной кислятиной, да и самым настоящим дерьмом тоже.

Напарник, почти старик, уже сидел за массивным столом в центре комнаты и безо всякого аппетита завтракал. Выглядел он не лучше, чем обычно: жидкие седые волосы, уродливый нос крючком, нелепо выпирающий острый подбородок — будто ожившая карикатура. Хотя даже бесов на гравюрах иной раз изображают симпатичнее.

— Доброе утро, Ганс.

— Угумс.

«Доброе», как же тут.

Ганс нацепил заляпанный всевозможными естественными жидкостями рабочий фартук заранее. Он что, хотел сделать трапезу еще более неприятной? Каспар заглянул в свою тарелку и не испытал никакого энтузиазма. Опять склизкая зерновая каша, не имеющая вкуса и мерзкая на вид. Лучше не смотреть, пока ешь. Ни мяса к ней, ни меда, ни ягод… Только немного хлеба: судя по всему, пекли его из того, что на мельнице с пола сметают. И вода с запахом болота.

— Шо, работать готов? — пробубнил Ганс, пытаясь прожевать свою черствую краюху оставшимися зубами.

— Ну, выбора-то все равно нет, правда? — вздохнул юноша, ковыряясь деревянной ложкой в каше.

Есть эту дрянь практически невозможно, однако необходимо. Работают-то они с Гансом руками, тут силы нужны.